Мир полуночи. Партизаны Луны

Эней так и не ушел дальше среднего школьного образования, но, будучи сыном филолога, а после — воспитанником хорошего поэта, он все-таки не мог остаться полным невеждой. Европейская культура одной ногой опиралась на эту книгу, так же как второй — на античную традицию. Эней раньше… не то чтобы читал Евангелие — но, что называется, почитывал. Держал в руках, листал и, даже разбуди его ночью, безошибочно сказал бы, откуда происходят выражения про соринку в чужом глазу и верблюда, проходящего через игольное ушко. А также упомянул бы ошибку переводчика. Кроме того, он любил и знал почти наизусть классическую рок-оперу, не говоря уже о такой совершенно бессмертной штуке, как «Мастер и Маргарита». Словом, он не ожидал найти ничего нового.

Но нашел. Оружие, которое может превращать варков обратно в людей. Оружие, которое нельзя ни обнаружить при обыске, ни отнять, ни уничтожить — только вместе с носителем. У Матфея в семнадцатой главе.

«Если вы будете иметь веру с горчичное зерно…»

Он закрыл книжку и отложил ее на время, сомкнул веки. Значит, вот что имел в виду Роман Викторович: вера. Да, правильно. Существует ли Бог и Бог ли он на самом деле — большой вопрос. Но вера существует — в умах и сердцах людей. Она реальна. Благодаря своей вере Костя смог изгнать из Игоря… Эней не то чтобы боялся слова «бес», просто находил его каким-то… сказочным. «Глупый, глупый ты бес — и куда ж ты за нами полез…» Скажем так: чуждый разум. Чуждое сознание, которое знало то, чего Игорь знать не мог: что Костя священник. Если бы не это, Эней бы принял происходящее за случай массового психоза. Тем более что разговор в поезде их всех троих прямо подталкивал в эту сторону. Но тут скепсис пришлось… даже не отбросить, а… он просто не мешал. Есть же необъяснимые случаи исцеления от мышечной дистрофии и прочей мерзости. Есть свидетельства о людях, остававшихся невредимыми в очагах орора и продолжавших самоотверженно оказывать помощь больным. Возможности мозга, да вообще организма в целом — до сих пор темный лес. На чем работает эмпатия, разобрались едва наполовину, а механизм проскопии до сих пор неизвестен. Да что там эмпаты и проскопы — сто лет назад существование варков считалось фантастикой!

Факт за фактом приходил в голову — и ложился точно в нужную ячейку концепции. Конечно, они запретили католиков. Именно католиков, ведь литература, фильмы, игры до Полуночи тиражировали образ именно католического священника с серебряным крестом в одной руке и арбалетом, заряженным осиновыми кольями, — в другой. Да, мусор, чушь — но когда у человека отнимают всякую разумную надежду, он готов поверить во что угодно, даже в мусор и чушь, а вера… она и в самом деле иногда движет горами.

И Райнер был не чудак, он был просто прав, когда стал собирать в кучу все доповоротные свидетельства о варках, даже фантастическую литературу, а потом начал настаивать на контакте с христианами. А идиоты из штаба потешались над ним — производство святой воды…

Да нет, не идиоты, вспомнил Эней. Предатели. Если провал Ростбифа еще мог оказаться случайностью — брали группу на квартире, значит, провал мог быть местным, и леший знает, как способны напортачить эти новички! — то поляков сдали. Поляков, которых Ростбиф зашифровал даже от Энея. Наверняка зашифровал и от штаба, но кто-то там оказался хитрее… кто?

Ах, болван. Осел. Козел и косолапый мишка. Письмо, Ростбиф оставил ему письмо и посоветовал не пороть горячку! Наверняка в письме было о поляках. Он мог бы успеть… Ублюдок. Дебил. Эней застонал от досады, и этот стон тут же привлек Богдана.

— Все гаразд? — отверзла уста идеальная сиделка.

— Так,[60] — выдохнул Андрей.

Теперь уже ничего нельзя было изменить. Оставалось дождаться Антона, выйти в Сеть и прочесть письмо.

Интермедия POISON OF CHOICE [61]

Очнулся он в медпункте, на койке. Узнал помещение скорее по запаху — перед глазами все плыло. Кажется, цел. На запястье — браслет капельницы, в горле — злючка-колючка еж со своей приятельницей черепахой (уже после того, как ей распустили шнурки на панцире). Различались визитеры по форме и длительности боли — вот здесь иголки, а тут — вставшая дыбом чешуя. В голове же наблюдалась неприличная каша. Вчера… Вчера? Да, определенно как минимум вчера у него должен был быть зачет по медикаментозному допросу. Но зачета он не помнил. И допроса не помнил. А аллергии на сыворотку правды у него пока не было.

Он оторвал голову от подушки, заставил глаза смотреть в одну сторону — и немедленно увидел, что дверь в его отсек открыта, а на пороге стоит Виталий Семенович Гефтер, который и должен был у него вчера — или позавчера? — принимать зачет.

Поздороваться вышло со второго раза. Еж размножился. Встать не получилось бы вообще, поэтому Габриэлян и не пробовал.

— Лежите, курсант, — сказал Гефтер и присел на стул рядом с кроватью.

«Все страньше и страньше, — подумал курсант Габриэлян. — „Вы“. Это что же я такое учудил?»

Гефтер достал планшетку, открыл — судя по паузе — какой-то довольно большой файл, нашел нужное место, ткнул пером.