Мир полуночи. Партизаны Луны

Антон откашлялся и предложил беременной обменяться билетами. И только потом вспомнил, что следующая-то остановка — через полтора часа.

Ему было страшно, ему было очень страшно. Если накроют с этими двумя, тогда конец. Но и сами эти двое… Зачем, зачем я это сделал? Он зажмурился, уткнулся головой в простенок между окнами, а потом еще два раза легонько стукнулся в него лбом. Некоторые водители-юмористы любят клеить над дверью микроавтобуса мишень с надписью: «Место для удара головой». Мне срочно, срочно нужно такое место…

Я это сделал, чтобы с этими двумя не пришлось разбираться беременной женщине. Или проводнику. А еще потому что… потому что я вдруг решил: я должен.

Но почему я так решил? Я спятил, вот оно что. Устал бегать, извелся и свихнулся.

Ну и ладно.

Закат скользил в окнах, дробясь о стволы лесопосадок. Из купе, когда дверь открылась, резанула попса, от которой свело скулы, — лоу-поп-переложение украинских фольклорных песен: «Ой, мiй милий вареничкiв хоче!»

— Чего тебе, мальчик? — неприязненно спросил варк, когда Антон вошел и закрыл за собой дверь.

— У меня… билет… П-попросили поменяться… Вот… Там беременная женщина… а свободных мест больше нет. Вы же не хотите скандала?

Второй, что лежал на раскинутом сиденье, повернул в сторону Антона голову и раскрыл глаза, очерченные темными кругами. Точнее, один глаз — второй заплыл. Подбородок рассажен, губы вспухли — похоже, перед тем как перейти в тихую стадию, этот «пьяница» все-таки побывал в буйных. За все время поездки он покидал купе лишь однажды — вися на своем товарище, выбрался в туалет. Но именно он принял решение — легким движением ресниц показал белобрысому: да, пускай.

Сходится.

— Садись, — вздохнул варк. — Только не доставай.

Вынул из-под сиденья бутылку «Развесистой клюквы», приложился прямо к горлышку. Показал лежащему, тот так же еле-еле качнул головой из стороны в сторону, прошептал: «Воды» — и закрыл глаза. Антон бросил сумку на багажную полку (в соседской сумке что-то брякнуло), сел, раскрыл планшетку, открыл «Во имя желтого флага» и стал читать про осаду Пуэблы.

Навари, милая, навари, милая, навари — у-ха-ха! —
моя чорнобривая!

Этот запах, хоть топор вешай (а ведь можно было включить вентиляцию!), эта попса из динамиков терминала-«дурачка» — средство от комаров.

Антон сосредоточился на лежащем мотострайдере. Тот дышал хрипло, мелко, как человек, которого мучительно тошнит и все никак не вырвет. Темные волосы намокли от нота. Белобрысый налил ему сока в пластиковый стаканчик, страйдер, приподнявшись на локте, выпил, половину расплескал — и снова бессильно откинулся на спинку. Антон подумал, что долго лжеподосиновик в купе не высидит. Обстановка, которую они тут создали, чтобы выгонять посторонних, для них самих еле выносима. Белобрысый просто ждет, когда на следующей кто-то сойдет и Антон не выдержит, сбежит.

Ой, сил вже нема, милий мiй миленький. Ой, сил вже нема,
голуб мiй сизенький…

Но первым все-таки не выдержал сам белобрысый. Выскочил в тамбур с пачкой сигарет. Хоронясь за высоким воротником от закатного солнца, чуть ли не бегом…

Антон тихо, осторожно, едва дыша, привстал на кресле. Перегнулся через соседнее сиденье и склонился над — спящим? Потерявшим сознание?

Он ожидал увидеть на шее, но там не было. Тогда он приподнял одеяло, чтобы посмотреть на запястья. Это оказалось затруднительно — из-за кожанки, которую страйдер, несмотря на жару, так и не снял. Антон случайно задел подкладку пальцами…

Она была твердой, заскорузлой. Сквозь запах спирта пробивался запах крови.

Бледная рука метнулась и сжалась у Антона на горле. Планшетка хлопнулась на пол.

Помирай, милая, помирай, милая, помирай — у-ха-ха! —
моя чорнобривая…

Он сумел собраться, схватиться обеими руками за эту клешню и попытался оторвать ее от себя, но рука сама отпустила — нет, оттолкнула.

Хлопнувшись на сиденье варка, Антон увидел направленное прямо в лицо дуло пистолета.

— Вычислил. Молодец. — Голос страйдера был тихим, как шелест железа о железо. — И что дальше будешь делать?

Растирая отдавленную шею, Антон лихорадочно подбирал слова. А вдруг я ошибся и он обыкновенный псих? Мало ли что пишут о Ростбифе и что писал он сам… почему его человек не может быть просто психом? Вот возьмет и нажмет сейчас на спуск. И все.

А де мене поховаеш, милий мiй, миленький?
А де ж мене поховаеш, голуб мiй сизенький?
В бур'янах, милая, в бур'янах, милая, в бур'янах —
у-ха-ха! — моя чорнобривая!

— Вы — Андрей Савин? — тихо спросил он.

— Я — человек с пушкой. А ты — человек без пушки. Так исторически сложилось. И я спросил первым. Так тоже исторически сложилось. Скажи, что ты намерен делать дальше?