Мир под оливами

Это после он будет оплакан страной
И планета им станет гордиться.
А покуда спецшколу проклятой войной
Под Тюмень занесло из столицы.

Лишь потом это имя в анналы войдет,
Больно каждого в сердце ударит.
А пока Комарова спецшкольников взвод
Величает «Володька–комарик».

Комсомольский билет, да четырнадцать лет,
Да пожар, полыхающий в мире.
У спецов горячее желания нет,
Чем на фронт драпануть из Сибири.

Малолетство они почитали бедой,
Ратным подвигом бредили дети.
И откуда им знать, что падучей звездой
Их «комарик» умчится в бессмертье?

Это будет потом — звездный час, звездный свет,
После — весть, леденящая душу…
А пока только тыл, да четырнадцать лет,
Да мороз, обжигающий уши.

У пилотки бы надо края отогнуть,
Подпоясать шинелишку туго.
Но задумался мальчик. Быть может, свой путь
Видит он сквозь сибирскую вьюгу…

В ШУШЕНСКОМ

* * *

И вижу я внутренним взором
Церковную узкую дверь.
Мне жаль этой церкви, которой
Нет в Шушенском больше теперь.

Двух ссыльных в той церкви венчали —
Давно это было, давно.
Царапались мыши, стучали
Кедровые лапы в окно.

И вижу я внутренним зреньем,
Как пристально, из–под очков,
В потрепанной рясе священник
Взирает на еретиков —

Веселых, не верящих в бога,
Бунтующих против царя…
Так пусто, темно и убого,
Так холодно у алтаря.

Мигают оплывшие свечи,
Свисает с иконы паук.
Мерцание медных колечек,
Застенчивость девичьих рук…

Я много бродила по свету,
Все, может быть, только затем,
Чтоб встретить на Севере эту
Песнь песен, поэму поэм.

И все–таки встречи не будет —
Ту церковь снесли, говорят…
Чего не придумают люди —
Не ведают, знать, что творят…

За лесом туманятся горы,
Синеет Саянский хребет.
Вхожу я в ту церковь, которой
В сегодняшнем Шушенском нет.

* * *