Мир на Земле

– Из логически-битовых развалин. Некоторые ухитряются пользоваться солнечной энергией. Впрочем, это не столь уж удивительно, потому что систем с фотоэлементами было там великое множество. Количество некроцитов я оцениваю в несколько миллиардов. Секрет в том, как бы это сказать, что Луна постепенно научилась противодействовать любому виду вторжений. Только не думайте, что там возник какой-либо интеллект. Как известно, мы победили гравитацию, покорили атом, но далеки от победы над насморком и гриппом. То, что на Земле возникли биоценозы, позволяет сказать, что на Луне возник некроценоз. Из всей тамошней неразберихи, взаимных подкопов и нападений. Одним словом, система щита и меча побочно, без воли и ведома программистов, умирая, породила некроциты.

– Но что, собственно, они делают?

– Вначале, мне кажется, они выполняли роль самых древних земных бактерий, то есть просто размножались, а, надо думать, их было множество видов и большинство погибло, как обычно происходит в процессе эволюции. Спустя какое-то время начали выделяться симбиотические виды, поскольку это идет на пользу и тем и другим. Но повторяю: никакого интеллекта, ничего близкого. Они просто способны к огромному количеству преобразований, как вирусы гриппа, например. Однако в противоположность земным бактериям они не являются паразитами, потому что им не на ком паразитировать, если не считать тех компьютерных руин, из которых они «вылупились». Но это была только их начальная питательная среда. Все осложнялось тем, что одновременно началось раздвоение всех видов возникавшего там оружия, пока программы могли действовать, в какой-то степени придерживаясь исходных положений.

– Догадываюсь. На оружие, направленное против всего живого, и оружие, нацеленное на мертвое же оружие?

– Хитрая вы мышка. Так должно было быть. Но от первичных некроцитов, возникших, вероятно, много лет назад, уже, пожалуй, ничего не осталось. Некроциты переросли в селеноциты. Иначе говоря, начали объединяться, чтобы выжить, обрести универсальность, как, скажем, обычные микробы, которые под влиянием антибиотиков повышают свою вирулентность, приобретая иммунитет.

– Но что играло роль антибиотиков на Луне?

– Об этом можно говорить долго. Прежде всего, разумеется, опасными для селеноцитов оказались те продукты милитарной автоэволюции, которые имели задание уничтожать любую «вражескую силу».

– Не очень понимаю.

– Ну как же? Ведь агональная фаза лунного проекта имеет место сейчас,долгие годы там развивались специализация и прогресс оружия, вначале имитированного, а затем реального, и некоторые из его видов принялись за селеноциты.

– Ага, трактовали их как «врага», которого следует уничтожить?

– Конечно. Отличный допинг. Что-то вроде орудий, из которых фармацевтическая промышленность бьет по бактериям. Это привело к акселерации развития. Селеноциты вышли победителями, оказались более совершенными. Человек может болеть насморком, но насморк не может болеть человеком. Надеюсь, это ясно, не правда ли? Огромные, сложнейшие системы играли там роль людей.

– А дальше?

– Очень любопытный и совершенно неожиданный поворот. Иммунность из инертной стала активной.

– Не понимаю.

– Они перешли от обороны к наступлению. Ускорили, к тому же резко, развал лунной гонки вооружений...

– Пыль?

– Пыль. А когда там остались уже только догорающие останки изумительного Женевского проекта, селеноциты получили неожиданное подкрепление.

– А именно?

– Дисперсанта. Они воспользовались им. Не столько уничтожили, сколько поглотили, или, лучше сказать, произошел логически-электронный обмен информацией. Гибридизация. Скрещивание.

– Как такое могло случиться?

– Все не так уж необычно, я ведь тоже исходил из силиконовых полимеров с полупроводниковыми характеристиками. С другими, конечно, но адаптивность моихмолекул в общих чертах подобна адаптивности лунных. Родство далекое, однако родство. В конце концов, если исходить из одного и того же строительного материала, получаешь сходные результаты.

– И что теперь?

– Именно это я еще до конца не разгрыз. Ключом может быть ваша посадка. Зачем вы опустились на Море Зноя?

– В японском секторе? Не знаю. Не помню.

– Ничего?

– Вообще-то, ничего.

– А ваша правая половина?

– Тоже нет. Я уже могу с ней вполне сносно общаться. Но прошу это держать в секрете. Хорошо?

– Я придержу это для себя. Для верности не спрошу даже, каквы это делаете. Что она знает?

– Что, когда я вернулся на корабль, карман скафандра был полон пыли. Но откуда она там взялась – не знает.

– Вы могли сами набрать ее на месте. Только вопрос: зачем?

– Судя по всему, я, пожалуй, действительно сделал это сам. Не могли же селеноциты забраться в карман своими силами. Но я ничего не помню. Что известно Агентству?

– Пыль вызвала сенсацию и панику. Особенно тем, что следовала за вами. Вам это известно?

– Да. Сказал профессор Ш. Он был у меня неделю назад.

– Уговаривал дать себя исследовать? Вы отказались?

– Напрямую – нет, но играл на оттяжку. Тут есть по крайней мере еще один такой тип. Отсоветовал мне. Не знаю, от чьего имени. Прикидывается пациентом.