Мир на Земле

Полный мужчина, сидевший к нам спиной, заглядывал в свой стакан. Между коленками он держал большой черный зонт. Явился кельнер, держа в руке поднос с грязными тарелками, принял заказ и, пнув маятниковую дверь, скрылся на кухне. Блондинка молчала. Вынула из кармана брюк смятую пачку сигарет, прикурила от свечи, подала мне, я кивком поблагодарил ее. Я пытался, не особо всматриваясь, определить, чем же она отличается от той. Ничем. Это было тем удивительней, что множество женщин пыталось сделать себя похожими на Мэрилин, но ни одной это не удалось. Монро была неповторима, хотя не отличалась ни особой, ни экзотичной красотой. О ней написано множество книг, но ни одна не уловила того сочетания ребячливости и женственности, которое отличало ее ото всех. Рассматривая ее снимки еще в Европе, я подумал однажды, а нельзя ли ее назвать девственной? Она была женщиной-девочкой, всегда как бы удивленная, веселая, как капризный ребенок, и скрывающая какое-то отчаяние или страх, как человек, которому некому поведать свою грустную тайну. Моя спутница глубоко затягивалась и выпускала дым струйкой к свече, коптившей между нами. Нет, это было не подобие, а идентичность. Я чувствовал, что, если начну слишком много размышлять, тут же навалятся всяческие подозрения, я ведь не слепой и меня немного удивило, почему, например, она носит сигареты в кармане: женщины никогда так не поступают. У нее же была сумочка, к тому же большая, туго набитая, которую она повесила на подлокотник. Кельнер принес блюда, забыл кьянти, извинился и выбежал из зала. Вино принес другой. Я отметил это, потому что в здешнем ресторане «работали под таверну» и кельнеры ходили, перепоясавшись большими салфетками, словно фартуками, до колен. Второй же кельнер держал свою салфетку на согнутой руке. Наполнив рюмки, он не отошел, а только отступил на шаг и встал за перегородкой. Я видел его потому, что он, словно в зеркале, отражался в бронзовой обивке маятниковой двери. Блондинка, сидевшая глубже, вероятно, не могла его видеть. Пицца была не ахти какая – слишком жесткое тесто. Мы ели молча. Отодвинув тарелку, она снова потянулась за сигаретой.

– Как вас зовут? – спросил я. Мне хотелось услышать незнакомое имя и тем самым ослабить впечатление, будто это сама Мэрилин.

– Сначала выпьем, – сказала она своим хрипловатым голосом. Взяла наши рюмки и поменяла их.

– Это что-нибудь означает? – спросил я.

– Суеверие, не больше.

Она не улыбалась.

– За наш успех!