Мир мог быть другим. Уильям Буллит в попытках изменить ХХ век

Булгаков и Буллит беседовали по-французски, a если они оказывались в затруднении, рядом были переводчики. Они общались так, как общаются друзья – иногда очень часто, почти каждый день, иногда с большими перерывами, совпадавшими с отъездами Буллита. 11 апреля 1935 года Булгаковы принимают американцев у себя («икра, лососина, домашний паштет, редиски, свежие огурцы, шампиньоны жареные, водка, белое вино»). 19 апреля они обедают у секретаря посольства Чарльза Боулена. На Фестивале весны 23 апреля были сотни высокопоставленных гостей, но Булгаковых принимали с особым почетом, будто они королевская чета с официальным визитом: «Боулен и Файмонвилл спустились к нам в вестибюль, чтобы помочь. Буллит поручил м[исси]с Уайли нас занимать». Айрин Уайли была официальной хозяйкой этого колоссального приема. Булгаковы были, конечно, чувствительны к подобному вниманию; оно наверняка произвело впечатление и на окружающих, среди которых была вся советская верхушка. 29 апреля у Булгаковых снова Боулен, Тейер, Айрин Уайли и еще несколько американцев. «М-с Уайли звала с собой в Турцию». Уже назавтра Булгаковы снова в посольстве. «Буллит подводил к нам многих знакомиться, в том числе французского посла с женой и очень веселого толстяка – турецкого посла». Следующий вечер, третий подряд, Булгаковы вновь проводят с американскими дипломатами. «У Уайли было человек тридцать. […] Были и все наши знакомые секретари Буллита»; был тут и непременный Штейгер. Привыкнув к иноземной одежде, Булгакова отмечает теперь кухню: «шампанское, виски, коньяк, […] сосиски с бобами». С высокопоставленными американскими дипломатами, секретарем посольства Тейером и военным атташе Файмонвиллом Булгаковы сплетничают о богатой личной жизни их коллеги Боулена. Дело доходит до того, что общие знакомые ищут у них Боулена, когда он куда-то не пришел [142]. Боулен потом оставил подробные воспоминания о Булгакове, с которым «довольно сильно подружился». Дипломат знал и о булгаковской пьесе «Роковые яйца», и о звонке Сталина, и о надежде Булгакова получить, наконец, выездную визу. Еще Боулен помнил, что Булгаков «не колебался высказывать свои мнения о Советской власти» и имел «непрерывные конфликты с цензурой» [143].

Примерно в эти дни Буллит пишет Рузвельту: «Я, конечно, не могу ничего сделать для того, чтобы спасти хоть одного из них». В данном случае, однако, Буллит решил действовать. Об этом говорит его демонстративное внимание к опальному драматургу; отлично понимая, что в данном случае речь шла о жизни или смерти, посол обдумывал свои действия. Все это время Булгаковы пытались подать документы на выезд и говорили об этом с американскими дипломатами. 11 апреля 1935 года они принимали у себя двух секретарей американского посольства, Боулена и Тейера. «М. А. […] сказал, что подает прошение о заграничных паспортах… Американцы нашли, что это очень хорошо, что ехать надо», – записывала Елена Сергеевна. Именно к этой ситуации относится памятный самозапрет, о котором Маргарите сказал Воланд: никогда ничего не просите, особенно у тех, кто сильнее вас.