О побегах рабов рассказывали удивительные истории, только большей частью с невеселым концом. Все еще было памятно имя некоего Мореля. Это был дерзкий авантюрист и редкостный негодяй — Твен впоследствии называл его оптовым мерзавцем. Морель сколотил крупную шайку таких же, как он сам, проходимцев и задумал, ни много ни мало, поднять негритянский бунт и с помощью невольников захватить Новый Орлеан. План намечалось осуществить в тот самый год, когда родился Сэм Клеменс, — в 1835 году, на рождество. Зная, как мечтают о свободе рабы, Морель подговаривал их бежать и обещал помощь. Раб, рискуя жизнью, совершал побег, а молодцы из банды Мореля через месяц-другой снова его продавали на аукционе в другом городе и говорили доверчивому негру, что вырученные деньги нужны, чтобы потом переправить беглеца на Север. Следовал новый побег и новая перепродажа, а того, кому удавалось сбежать еще раз, попросту убивали, боясь разоблачения.
Морель действовал наверняка: у него была хорошо продуманная организация, много агентов, рыскавших по всему Югу, и свои люди чуть не в каждом городке — иногда видные сановники и полицейские чины. Банда его разрослась почти до тысячи человек, причем только Морель знал все ее подразделения, опорные пункты и тайные укрытия среди непролазных чащоб в дельте Миссисипи, на пустынных островах. В конце концов Мореля схватили. За свои преступления он отделался сравнительно мягким приговором — четырнадцать лет каторги. Легенды о нем еще долго ходили по Миссисипи. Пассажирам пароходов показывали остров 37, где, по преданию, когда-то размещался штаб этой банды.
Но были не только легенды, была повседневная жизнь, в которой раз за разом повторялись те же кровавые истории. У Сэма появился новый приятель — Том Дрискол. Он, кажется, ничем не отличался от других подростков, и они обращались с ним, как с равным, пока вдруг не выяснилось, что прапрабабушка Тома была чернокожая. Значит — по южным нормам — и сам он остается рабом, пусть в его жилах всего-навсего одна тридцать вторая негритянской крови. Про отца Дрискола в городе говорили: «Какой добрый человек, так гуманно относится к неграм и вообще к животным…»
Партия рабов ждала парохода у пристани, и один из них отошел в тень, когда было приказано лежать неподвижно. Надсмотрщик ударил его куском железа по голове. Негр умер в страшных страданиях. Сэм видел все это собственными глазами, ему было десять лет.
Как раз в это время дела у судьи Клеменса пошли из рук вон скверно, и вот у них в доме стал все чаще бывать толстяк Биб, человек, с которым по доброй воле никто в Ганнибале не связывался. Биб разбогател на работорговле. Ему давно приглянулась Дженни, служанка Клеменсов. И он своего добился. Дженни продали за пятьсот долларов.
С сыном этого Биба, Генри Бибом, Сэм постоянно дрался на улице. Генри был тупой, сонного вида, но мускулистый крепыш с низким лбом и бесцветными глазами. У себя во дворе он развлекался играми в скотобойню: мучил щенков и вешал кошек, которых приманивал кусочком мяса. И папаша его был ничем не лучше. Негров он продавал перекупщикам из самых гиблых мест в устье Миссисипи. Греб деньги, хвастался своей деловой хваткой, а сам своим клиентам платил туго. Деньги за Дженни он так и не отдал, хотя отец Сэма судился с ним из-за этих денег и выиграл процесс.
Дженни выжила на Юге. Через много лет, уже после Гражданской войны, один знакомый Твена случайно ее встретил: она работала горничной на пароходе и горько жаловалась на свою погубленную судьбу.
О неграх с фермы дяди Джона Твену не удалось узнать ничего.
Дядя Джон, живший беспечно и не задумывавшийся о завтрашнем дне, разорился, ферма пошла в уплату за долги, проданы были и работавшие на ней невольники. Так навсегда ушел из жизни Сэма Клеменса один из его лучших друзей, дядюшка Дэн, прекрасный работник и человек удивительно щедрого сердца. Твен не мог примириться с этой утратой. На плоту вместе с Геком Финном плывет негр Джим, в котором запечатлены черты дядюшки Дэна. И он плывет к своей свободе, которой Дэн так и не узнал.
В хижине дядюшки Дэна юный Сэм, его брат Генри и маленькие кузены проводили чуть не все свои вечера. Еще и много лет спустя Марк Твен видел перед собой эту хижину так ясно, как будто побывал в ней только накануне. Потрескивают сучья в очаге, вкусно пахнут жарящиеся маисовые лепешки. Детвора — черные личики вперемешку с белыми — сгрудилась поближе к печи, отблески пляшут по стенам, а в глубине комнаты совсем темно, и кажется, в любую секунду оттуда появятся привидения или ведьмы, о которых неспешно рассказывает сам хозяин хижины, помешивая золу и чутко прислушиваясь к неясным звукам, доносящимся из ночного леса: у каждого звука свое особое значение, каждый — какая-то примета. Он коверкает слова, этот дядюшка Дэн, он не умеет ни читать, ни писать, но сколько он знает сказок, и каких интересных: и про братца Кролика, и про братца Лиса, и про призраков, и про колдунов.