Наш начальник, трудоустраивающий так скажем в этом месте, предоставлял все необходимое для того, чтобы писать и декламировать. Под последнем он имел ввиду и так же, имел в наличии, те самые успокаивающие и анальгезирующее средства для горла и мозга, чтобы те, кто тут работают могли работать как можно дольше. Вполне нормальная практика для современных предприятий. Поэтому и отсюда возник таков вопрос, что зачем ли нам эти вещи, раз уж мы занимаемся политическими делами, что ли. ДА. Тут было место политике, больше чем просто искусство. Меня это заинтересовало. Ведь я занимал, по-своему, очень далеко, но почти политический пост в своей жизни. Контроль, в нашем правительстве было все. И тут, возможно, даже сама поэзия и искусство поступились бы.
Я начал было вспоминать уроки своей учительницы по искусству речи, те, что мы проходили в восьмилетнем возрасте. Я был очень хорошего мнения о ней, ведь она и стала той самой женщиной, которой я часто писал письма там, позже в уже в институте прикладной искусственной инженерии. Она меня научила правильно держать речь так, чтобы перед сверстниками я выглядел неплохо. После важного урока, как я и она тогда понимали, она подошла ко мне поближе и погладила по плечу. Она мне напоминала мать, где-то по-своему, ведь меня мои приемные оставили в возрасте 4-х лет, по законодательству того времени. С тех пор, я начал вспоминать все и все что связано с этой женщиной больше и больше, пока не увидел и понял в ней просто хорошего учителя жизни. Мне это было важно.
Я стоял перед книгой, которая праздно лежала на столе. Это, кажется, был Джордж Оруэлл, 1984. Мне эта книга приглянулась сразу. Не вижу повода. Правда, зачем им это читать, если это входит практически в любую образовательную программу младших и старших классов. Я это помню по своему образованию в школе, где мы учились читать. В этом году нам принесли именно эту книгу, и навыки чтения мы так же оттачивали восемь лет спустя. Мне это было символично видеть, ведь атмосфера этого помещения меня несколько заинтриговала. Что-то в ней было от того настоящего духа письма, о чем декламировали на экран и улицах нашего Лондона. Говорили так: “Лондон – культурная столица просвещения”. Мне это было в радость знать, что наше место не так далеко, от того, что может быть возможно происходит и в самых серьезных и ответственных городах и умах их жителей.
Ко мне подошел человек – девушка, занимающееся поэзией в этом кружке. Она положила руку на книгу и спросила, не хотел бы, и я сделать нечто полезное для этого места. Я ответила ужимкой, что якобы, я еще не настолько заинтересован не в ней, не в самой поэзии по части…
Выйдя из этого места, я пошел к себе домой. Сделав чай и сев на диван я стал думать, о чем это все было. Во-первых, меня немного обеспокоил факт моих похождений. Принято говорить, что человеку проще всего быть на месте своего бытия, не нарушая его ничем, связанным с другими рабочими или идейными началами. Для меня моя смотрительская работа была чем-то непросто таким, но и даже любовным, по сколько я помимо прочего мечтал завести семью. Но вы знаете, возможно, что любому порядочному мужчине рано или поздно приходиться заводить себе нечто в форме не просто простого случайно секса, но что-либо постоянное, на крайне гарантированной основе. То, что я слышал, из разговор людей которым уже за 40. Меня это идея не настолько еще влекла, но мысли были.
Я был человек идейный. Меня всегда влекла некая идея за собой. Однажды зайдя в метро, я наткнулся на одного забулдыгу, который тайно мне предложил небольшое мероприятие, все силу наличия у меня денег. Он мне предложил мне незаконно взять некий наркотик, у человека которого он знал. Я бы подумал дважды, над этим, но отказался. Я проявил, как мне показалось, нечто вроде симпатии по отношению к нему. И угостил, точнее, опять же, просто предложил ему выпить. Да, я настолько сумасшедшего толка человек. Я не совсем понял его ответ. Но он, как мне показалось, просто проигнорировал меня, и продолжил нести туже чушь мне в лицо, что и нес раньше. Дело было не в этом.