Рядом с выходом стояла, высоко подняв подбородок, дуэнья Анна и терпеливо ждала, когда церковь покинут последние из плачущих женщин. Судя по виду, дальнейшая судьба не страшила её, а может, она была готова принять её, или не верила, что пираты осмелятся прикоснуться к ней.
Неожиданно, в моей голове промелькнула мысль, что целители умеют останавливать своё сердце, и если свершится обещанное, то эта гордая женщина, воистину сумевшая вызывать уважение, даже у меня, не склонного уважать кого-либо, сделает это, и пиратам достанется только её труп.
Глядя на неё, я поневоле замедлил шаг. Может быть, и мне не стоит держаться за эту жизнь! Ради чего я здесь, этот мир мне чужой, а умерев на глазах у всех, да ещё и защищая других, а также веру того подростка, в чьём теле я оказался, чем не достойное завершение моей, в принципе, до этого никчёмной жизни.
Одна из последних выбегавших из церкви женщин, с лицом, залитым слезами, обернулась ко мне. Она была матерью двух дочерей, одну из которых она держала на руках, а другая, споткнувшись, упала на пороге и теперь ревела чуть позади меня.
Я поднял глаза и встретил взгляд совершенно обезумевшей матери. Отчаяние, боль, мука и безумная надежда горели в нём. Не в силах выдержать отчаяние матери, собиравшейся потерять своего ребёнка, я отступил назад и, подавшись сиюминутному порыву, подхватил на руки сопливую девчонку лет пяти, быстро протянул её матери, передав через выход, а сам остался в церкви.
Внутри остались мы одни, все давно были наружи. Сбившись в кучу, они стояли в стороне от пиратов, которые с любопытством высших над низшими смотрели на нас. Меня мягко коснулась рука старой доньи, и я вздрогнул от неожиданности, погружённый в невесёлые мысли о близкой смерти.
— Вы позволите, благородный юноша, сопроводить меня на казнь?!
Я обернулся и посмотрел в глаза старой женщины. Её смеющиеся, несмотря ни на что, светлые глаза с уважением смотрели на меня. Помимо своей воли, я гордо выпрямил спину и, согнув руку в локте, позволил этой благородной и бесстрашной даме взять себя под руку. Мы так и вышли из церкви, как будто молодожены, тринадцатилетний подросток и дама бальзаковского возраста.
Мне было всё равно, чувство самоуважения охватило меня, растворив в нем и боль от полученных ран, и горечь потери, и ожидание неминуемой смерти. Когда на тебя смотрят с уважением люди, недавно обдававшие своим презрением, а ты чувствуешь себя тем, кем всегда мечтал быть, то ты переходишь… не знаю, я не могу передать те чувства, которыми было наполнено моё сердце.
— Бац, — и сильный удар справа опрокинул меня на землю, вырвав мою руку из руки дуэньи, отчего я почти потерял сознание. В голове зашумело, а из носа обильно закапала кровь.
— Как вы смеете, ландроны, поднимать руку на благородного юношу. Он выбрал свою судьбу, и он достоин почётной смерти, вы, лживые английские собаки!
— Заткнись старуха, иначе мы привяжем твои ноги и руки к колышкам, и войдём в твои райские кущи, даже не посмотрев на твой возраст. Вы, целительницы, следите за собою и своим телом, так что, думаю, ещё порадуете всю нашу компанию.
И пираты стали громко смеяться, разевая в восторге свои пасти, со сгнившими зубами, а то и обнажая голые дёсны, с двумя-тремя опилками. Всё-таки, цинга не добавляет никому красоты.
— Вы не посмеете! Я нужна вам, как целитель.
— Ха, мы уже завершили здесь все свои дела, и ты нам больше не нужна, старая ведьма. Схватить её!
— Стойте, — дуэнья Анна внезапно подобралась, её глаза потемнели и стали похожи на глаза старой вороны, многое повидавшей на своём веку и давно склевавшей трупы тех, кто охотился за ней несколько поколений.
— Стойте, животные, я всё равно не достанусь вам, ни при каких обстоятельствах, и ты, Гнилой Билл, это прекрасно знаешь! Если вы сделаете ко мне хотя бы один только шаг, я прокляну вас и умру, отдав всю свою силу для исполнения проклятия. Вы лишитесь удачи! Несчастья и поражения будут преследовать вас везде, где бы вы ни были, а ваши души достанутся морскому дьяволу, Старому Роджеру, которого вы все так боитесь. Готовы ли вы?
Вся группа пиратов глухо заворчала, и никто не решился шагнуть в её сторону.
— Вы что, оглохли, схватить эту старую мразь, — заорал Гнилой Билл, — уничтожить её, распять на их кресте, пусть умрёт мученицей, в назидание этим католическим собакам. Мерзкие испанцы, я ненавижу их. Вперёд, распять её! Но никто так и не сдвинулся с места. А один из пиратов ответил своему предводителю.
— Не перегибай палку Билл, она права. Если она проклянёт нас, мы это сразу почувствуем, и как только мы окажемся на корабле, ты подвергнешься килеванию, и не меньше трёх раз. Ты готов?
— Трусливые псы, — проворчал Гнилой Билл, высокого роста моряк с грубым, просоленным морскими ветрами лицом и бешеными, словно на выкате, глазами, взмахнув абордажной саблей с зазубренным лезвием.