Мир «Искателя», 2004 № 04

— Я начала догадываться, — заговорила Полина, — когда вы сказали, что человек, которого нужно… что он находится в пределах полутора миль от… Почему центром круга стал этот дом? Почему не заведение Прескотта? Или пансионат миссис Элизы? Или любое иное место на земле? Что-то связывало этого человека именно с этим домом… Здесь его убили когда-то? Призраки приходят на место преступления, но в этом доме никогда не убивали, может, просто еще не успели, я знаю, Джесс рассказывал… Значит, не с домом у этого человека была связь, а с кем-то, кто в доме жил, верно? Не говорите ничего, Кадарос, иначе я собьюсь с мысли, мысль у меня все равно скачет, ее легко сбить, молчите, прошу вас… О чем я? В этом доме… Вы меня понимаете, верно?

— Говорите, — кивнул Кадарос.

— Значит, — Полина говорила все быстрее, мысль ее, топтавшаяся на месте, помчалась вдруг вперед быстрыми прыжками, и слова с трудом поспевали, — значит, он пришел потому, что в доме появился кто-то, кого не было раньше, но раньше здесь не было только меня… Кадарос, я не думала об этом, это сейчас мысли приходят в порядок и связываются друг с другом, а тогда… я вдруг поняла, что он пришел из-за меня, и вы тоже пришли не только потому, что здесь аура, не знаю, как это называется, вы пришли именно ко мне… И не было никакого убийства, потому что души бессмертны…

— Стоп, — сказал Кадарос, — до сих пор ваши рассуждения были правильными. Джон Смит действительно вернулся именно сюда и сейчас, потому что здесь оказались вы. Но вернулся он потому, что был убит… Вам кажется странным: как можно убить душу? Если вы дадите себе труд подумать, то поймете, что это возможно. Душа — это мысль, стремление, ощущение, чувство, эмоции, желания, человеческое «я», более хрупкое, нежели телесная оболочка. Чтобы убить душу, достаточно заразить ее болезнью… Болезнь убивает душу так же верно, как тело можно убить кинжалом или… хрустальной пепельницей. Есть множество смертельных болезней души, болезней, при которых «я» теряется, исчезает. Сомнение, например. «Средь всех страданий, верь мне, Яго, нет ужасней сомненья». Впрочем, душа человека, который при жизни был Сергеем Акимовым, а вернувшись, стал Джоном Смитом, была убита иным, более изощренным, способом. Вам это знать не нужно, миссис Батурин.

— Он опять, — сказала Полина, — то есть я хочу сказать, его душа… она опять жива? Осознает себя? Кем? Джоном? Сергеем?

— Вам это знать не нужно, — повторил призрак. — Вы мне очень помогли, спасибо. Я уже нашел убийцу, а наказание — не моя обязанность.

— Чья же? Господа? Значит, Бог есть? Который наказывает?

— Извините, миссис Батурин, мне пора. Скоро рассвет, и физические условия сложатся так, что…

— А я? — воскликнула Полина. — Что будет со мной? Меня арестуют? Я убила человека! Меня видели! Меня будут судить! Почему они не приходят? Почему меня до сих пор не…

— Вы сами ответили на свой вопрос.

— Я не…

— Да, — сказал Кадарос. — Поезжайте утром в Селборн. Или спросите у Джесса, он в курсе всех сплетен. Вы узнаете, что постоялец Джорджа уехал, не заплатив.

— Пепельница…

— В номере Прескотт нашел разбитую хрустальную пепельницу, он бы поставил ее мистеру Смиту в счет, если бы имел хоть какое-то представление о том, куда скрылся этот тип.

— Я выбросила пепельницу из машины…

— Разве? — усмехнулся Кадарос. — А может, вы выбросили свое воспоминание о том миге, когда размахнулись?..

— Не знаю, — пробормотала Полина.

В отдалении прокричал петух, и Полина подумала о том, как это странно: все окна закрыты, снаружи не раздалось до сих пор ни одного звука, а до Селборна не так уж близко, и петухи прежде не кричали, впрочем, откуда ей знать, в эти темные предутренние часы она обычно спала крепким сном… Со спокойной совестью.

А теперь они проснулись. Обе. Она и совесть.

— Как я буду жить теперь? — сказала Полина.

— Вы жили с этим три с половиной года, — напомнил призрак.

— Я не смогу!

— Темное время, — сказал призрак. — Все мрачные мысли рождаются в такие минуты. Поэтому так часто люди умирают под утро — к ним приходят мысли… Днем все покажется вам иным, миссис Батурин.

— Я люблю его, — сказала Полина. — Я всегда его любила. Не Макса. Сережу. Серого.

— Пожалуйста, — призрак протянул руки, отталкивая слова, которые не хотел забирать с собой, — оставьте себе это признание. Для моего расследования оно значения не имеет. И уж тем более — для того расследования, что было предпринято три года назад. Я-то к нему не имел никакого отношения. Прощайте, миссис Батурин, спасибо за…

Он не закончил фразу, быстрый порыв ледяного воздуха коснулся щек Полины и угас, и вместе с ним угас, растворился, распался на блики призрак — был и не стало, только на стене в течение двух-трех мгновений колебалась его тень, темная на темном — не тень, а мысль о тени.

— Как мне теперь жить? — может, сказала, а может, только подумала Полина.

Ответа она не получила, она знала, что ответа не будет.