Мир и нир

Я начал листать. Накопитель заполнили несколько серий «Секс в большом городе». Какая-то французская пошлая эротическая комедия. Подборка песен российской попсы, причём рассчитанной скорее на шестнадцатилеток, а не на зрелую деваху. Вера Брежнева — как высший пилотаж. Наконец, больше десяти гигабайт фото. Настя в самых разных позах и одеяниях, на фоне пляжа, Эйфелевой башни, верхом на лошади. В спальне. Без одежды почти, в интимном белье, и даже совсем без него. А также с мужиками. С одним, с двумя… Клаю точно бы не понравилось.

— Бедной девочке будет проще восстановить память! — безапелляционно заявила ма, не вникая в содержимое, после чего я включил очистку памяти и удалил всё, как-то с Настей связанное.

— Теперь это мой планшет, мама. Я так решил. Не обсуждается. Даю его тебе в пользование с условием — больше никто не прикасается. В нём есть табличная программа из стандартной прошивки, напоминающая Excel. Разберёшься. Получаешь данные у Саи, суммируешь. Понятно? Сая — министр экономики, ты возглавляешь счётную палату вместо Кудрина.

— А где же «Смирно! Служу Кираху!», ну, Оксана Ивановна? — вставил отец и тут же стушевался: — Я пошутил. И яблоки таскать с собой не надо. Зарядится — часов на пять хватит. Потом снова тебе заправлю.

Из длинного и малопонятного для неё разговора Мюи вынесла только одно.

— Милый! А ты можешь заказать мне такую же картину, где я буду как Настья? Красивую, как лики в иконах в соборе Моуи?

— Непременно, — надо лишь вспомнить, куда забросил свой смартфон, в ноль разряженный. — Только одетая и пристойная. Ты — жена глея! А не…

— А не какого-то брента, — удовлетворилась Мюи.

Глава 7

Первым делом Верун напомнил мне про угрозу свести его рощи под корень. Больше месяца прошло. Диво, что только сейчас заговорил об этом. Старикашка — вредный. Все вредные злопамятны.

— Тебе бы только ругаться. А я угощенье принёс. С праздником, дед!

— С каким ещё?

— С Новым годом. Первое января сегодня. Неужто Иван Павлович не рассказал?

— Так месяц назад был…

Возражение не помешало ему разложить мамину передачу на заснеженном пеньке и вонзить зубы в хлеб с козьим сыром, запивая наливкой.

— Месяц назад был Новый год по исчислению Мульда, 1 декабря. Сегодня — по традиции моей Родины. Хотя, если вернуться в Дымки, там 1 июля. В нашем с дедушкой мире тоже двенадцать месяцев, связанных с Луной. Это такое ночное светило…

— Знаю, был у вас, — перебил божок едва разборчиво, чавкая полным ртом.

— Удивляюсь, здесь нет местной луны, но те же двенадцать месяцев.

— Все миры связаны. Твой разум мелок, чтоб понять.

Кольнуло. Первый раз за всё время знакомства заговорил столь унижающе. Сердится. До сих пор.

— Дед! Ты всё про ту угрозу?

— Ну!

— Так сам негодуешь, когда кто-то твои деревья ломает. Людей караешь, а на животных бессильно глядишь… В ноябре таким неразумным животным была мамина глупость. Нерождённый ребёнок для меня — ценней, чем для тебя сотня деревьев. Только ты мог помочь. А помощник, частичка твоя, стал ныть: не пойдёт он сюда. Вот и сорвался я. Прости.

— Он больше твоя частичка теперь. Оттого скоро станет глупее, чем мои тупые верьи. На него бы и орал.

— В следующий раз — да. Но лучше, чтоб не было следующего раза.

— Будет, — оптимистично заявил Верун. — Жизнь — вообще неспокойная штука. А у шебутных вроде тебя — стократ. Сами к себе беды притягиваете. Землю ещё прикупил?

— Собираюсь. Подгрун посоветовал — в дне пути выше по реке. Там шахты рыть буду. Но холмик над рекой оставлю нетронутым. Под рощицу.

— Холмик, рощица? Скоро кустом вздумаешь меня ублажать?

Я дунул на озябшие пальцы. Рукавиц не взял, а божок заставил себя ждать добрых полчаса. Говорю же — вредный.

— Наоборот, Верун. Идея есть.

Он развернул тряпицу с овощной запеканкой и углубился в трапезу, делая вид, что меня не существует.

— Вот скажи. Если твои саженцы высадить в обычном лесу. Густо высадить. Лес обретёт свойства рощи Веруна?

Он даже жевать перестал. Застыл с куском хлеба, торчащим меж бородой и усами. Потом подпихнул его пальцем. Манеры у него… не особо аристократические.

— Никто из смертных мне не предлагал. Рощу терпели, зная — наказать могу, но и помочь тоже. С погодой, с дождём там. А лес… Лес — нет. Его ж рубить нельзя, верьи спуску не дадут.

— Смотри! Это моё глейство, — я достал карту Подгруна с нанесёнными на ней полями, лесами, деревнями. — Видишь? Две трети границ попадает на лес. А представь теперь, пусть вдоль границы на сотню шагов будет зона Веруна! Вокруг полей — тоже зелёная полоса. Меньше ветер гулять будет. Силы твои удесятерятся! Только проходы оставим. А то любому купцу или путешественнику верьи душу выпьют. Немного неловко выйдет.

Он взял карту и начал пальцами мерить. Вышло, что только в Кирахе его владения вырастут раз в двадцать! Сила тоже. Ох, какого дракона я взращиваю… В полном соответствии с заветом: не хочешь бояться чужих драконов — заведи своего[5].

— Лаяться, что всё спалишь, не будешь? И вверх по течению у рудников — хорошее место дашь?

— Ты же меня знаешь, Верун! Когда я не держал слово?