Мир и хохот

— Угощайтесь, угощайтесь, — пробормотал вдруг Ростислав сквозь транс, и все повернули к нему голову. — Главное, угощайтесь собой, пейте из себя воду близости к себе… Беспредельную воду… Торжествуйте. Вы — есть.

Дальниев уверенно кивнул головой и захохотал. Но смешок быстро оборвался, а в глазах загорелось и одобрение тайного смысла этой речи, и его отрицание одновременно. И Даниил и Лена мгновенно, точно пронзенные невидимой иглой, почувствовали это.

«Велик Дальниев, ох велик, — поспешно подумала Лена. — Ишь, чего хочет… Бытия ему мало… А я сейчас не хочу никаких верхних Бездн, никаких входов в Божественное Ничто — только Бытие, Бытие, хоть здесь в форме жизни, хоть где угодно, лишь бы быть — и осознавать свое Я. — Белые нежные пальчики ее судорожно сжались, словно она хотела поглотить самое себя и превратиться в птицу бессмертия. — Пусть Ростислав Филипов поможет, он — практик, но смогу ли я?»

Данила лее сохранял полное спокойствие и молчал.

Дальниев прошептал:

— Пусть медитирует о бытии, пусть погружается, он может это делать и в присутствии других… Пусть будет таким, какой он есть. А мы лучше закончим на этом. Я свяжусь с вами, Лена и Даниил, очень скоро — по поиску Станислава.

Дружеское посещение закончилось.

Тем временем, когда свидание с Дальниевым наметило дрожащие в небе нити к Станиславу, у Аллы произошел взрыв. Она снова влюбилась в своего потерянного мужа. Влюбилась, полюбила — все вместе. Она жила почти взаперти, в своей квартире, в которой и протекли эти патологические видения в зеркале, иногда заставляя себя работать — в основном переводы.

В остальное время в ее уме был только Станислав. Началось все со вспышки в сознании, когда она проснулась рано утром.

Все было прощено: и странности, и бредовый уход из дома, и морг, и появление в живых. Время их первоначальной любви вдруг вернулось. Она вспоминала его слова, провалы в ночь, движение и покой глаз, потаенную ласку, ранимость перед Богом… Он опять стал ее центром, она чувствовала, что вдруг душа Станислава (прежняя душа!) переселилась в ее сердце. Она в своем воображении видела в себе его голову, ставшую ее сердцем, голову, которая не только билась и заменяла ей сердце, но даже шептала ей — непонятные слова, правда, одно слово было ясно: покой, покой, покой…

Потом все это успокаивалось, и она уже начинала говорить с ним, потому что он здесь, он — рядом. Она чуяла его дыхание на своей коже. И хотела его видеть во плоти — все, что в нем было высше-человеческим, достойно-человеческим, и нежность, и прощение, доводило ее до слез… А порой человеческое стиралось, и оставался гнетущий своей тайной призрак, однако теперь уже навсегда любимый…

Но в зеркало она смотреть боялась.

Глава 10

В морге, где исчез предполагаемый труп Станислава, сразу же после связанных с ним событий произошла смена начальства. Но это не помогло. Как раз незадолго до встречи Лены и Аллы с Гробновым там случилось нечто совершенно непредвиденное. Работник морга, тот самый человек с тихим и смрадным голосом, по фамилии Соколов, который довел до бешенства Андрея и о котором создавалось впечатление, что он знает о жизни и смерти все, отпраздновал свадьбу с неким женским трупом. Когда утром в морг пришли служащие, то его обнаружили около трупа молодой женщины, которую он одной рукой обнимал за талию, а в другой руке — держал бокал шампанского. Более того, он вовсю кричал сам себе: «Горько, горько!» Женщина, разумеется, молчала, но оказалась в сидячем положении — видимо, с помощью Соколова. Рядом сияла бутылка шампанского, один бокал стоял около трупа. Соколов же, после крика «Горько, горько!» тоже замолк, только широко улыбался. В глазах его никакого знания не было. Глаза были холодные, как у смерти.

Тотчас же вызвали скорую психиатрическую помощь, и Соколова отправили в больницу.

На следующий день он сбежал оттуда. Скандал никак не удавалось замять. На этот морг вообще стали смотреть с подозрением. Один сотрудник даже уволился от испуга. Другой был на грани и твердил, что он «ничего» не допустит. Бабки-уборщицы поговаривали, что после всего приключившегося под видом трупа сюда якобы хотят внедрить агента.

Между тем Соколов через день после своего бегства вернулся в сумасшедший дом как ни в чем не бывало. Подтянутый, в хорошем костюме и с добродушной улыбкой на лице. Его коллеги просто не узнали бы его. Тихий смрадный голос куда-то делся. Пропало и знание о жизни и смерти. Перед всеми возник разумный, даже деловой человек, не чуждый карьеристским побуждениям.

Врачи окончательно обалдели, слушая его речи. Он прямо-таки светился одним здравым смыслом.

На вопрос о своей свадьбе в морге он не без иронии отвечал, что все это клевета, его просто не поняли, к тому же его ближайшие сослуживцы уже давно чуть-чуть спятили от долгого и нудного служения в морге.

Главный врач, толстый и полуугрюмый, так неистово хохотал во время речей Соколова, что, когда они остались наедине, предложил ему выпить на брудершафт.