– Иван Владимирович, я-то не против.
– Что по проводке?
– Меняем. Но не мешало бы генератор поставить. Сами знаете, что в этом районе бывает. Зимой вон деревья повалило, три дня без света сидели.
– Ты мне рассказываешь? Я здесь живу.
– И генератор у вас, наверное, есть.
Сизых красноречиво поджал губы.
– Наверное, есть.
– Так вот я и говорю…
– Ты не говори, а делай. Смету составь, на южный склад приедешь, там всё получишь. И спилите, наконец, это дерево. – Ваня нетерпеливо ткнул пальцем в сухую яблоню под окнами.
– Что здесь происходит? – решилась, наконец, вклиниться в их разговор Лана.
Фёдор руками развёл.
– Обсуждаем, Лана Юрьевна. Иван Владимирович хочет балкон менять.
Иван Владимирович стоял и разглядывал сухую яблоню. Всеми силами делал вид, что имеет право менять в её доме балконы и, вообще, раздавать указания. Лана сверлила его нетерпимым взглядом, но на Ванином лице ни один мускул не дёрнулся. Так и не дождавшись никакой реакции, Лана обратилась к прорабу.
– Можно мы… с Иваном Владимировичем обсудим… наш ремонт?
– Конечно. Пойду, посмотрю, что в гостиной. Парни там заканчивают.
– Слышала? Гостиную заканчивают, – сказал ей Ваня, как только Фёдор отошёл.
Лана упёрла руку в бок, стараясь выглядеть воинственно.
– Зачем ты пришёл?
– Решил посмотреть, как продвигается ремонт.
– Продвигается, как видишь. А если ты будешь подавать дурацкие идеи, он не закончится никогда.
– Это не дурацкие идеи, Лана. Твой балкон – это проблема.
– В этом доме всё – огромная проблема! И что прикажешь мне делать с этим?
– Не рычать на меня, – предложил он.
Лана заинтересованно хмыкнула.
– И что последует за этим? Ты перестроишь мой дом? На какой склад подъехать мне?
Сизых недовольно поджал губы.
– Неужели так трудно поговорить со мной спокойно?
– Кажется, мы вчера и без того много говорили. И я наговорила лишнего.
– По-моему, сказала, что думала. Наконец-то.
Она сделала глубокий вдох.
– Странно, что ты вообще здесь.
Он пытал её взглядом, после чего усмехнулся.
– Ты хотела меня впечатлить вчера?
– Может быть, – не стала она спорить. – Но я не врала. Всё, что я тебе сказала, было правдой. Наверное, к сожалению. Но у меня сейчас нет сил, времени и нервных клеток в достаточном количестве, чтобы без конца об этом думать, а уж тем более обсуждать. Вань, я не могу обсуждать развод десятилетней давности, когда у меня впереди следующий кошмар. У меня нет сил.
– Я просто хочу помочь.
Она остановилась прямо перед ним.
– Тебе не нужно мне помогать. Ты мне ничего не должен.
– Причём здесь должен?
– Тем более. – Лана всерьёз занервничала. Он смотрел на неё в упор, и у него на уме что-то было. Что-то невероятное, чего Лана совсем не ждала, особенно, после вчерашнего. – Вань, она же хорошая. Я смотрела на неё весь вчерашний вечер. – Лана нервно сглотнула. – Не совершай ошибку. Это просто безумие.
Они стояли и смотрели друг другу в глаза. Иван даже улыбался, но в его улыбке теплоты не было, сплошной вызов. И тогда Лана сказала:
– Через несколько дней я привезу сюда дочь. Мне нужно доделать ремонт, и, наверное, сосредоточиться на разводе. Это и будет моя жизнь. Больше я ни о чем думать не могу. Прости, но воспоминания о прошлом точно не в приоритете.
– А мне ты советуешь заняться своей жизнью, – подсказал он всё с той же усмешкой.
Лана уже успела обойти его и зашагать к дому. Пришлось обернуться, и попытаться донести до этого упрямца основную мысль.
– Она тебя любит. Если тебя кто-то любит, это надо ценить.
– Это ты мне говоришь?
– Я. В моей жизни есть единственный человек, кого я люблю безмерно, это моя дочь. И в данный момент меня больше никто не интересует. Мне придётся драться за неё, и мне очень страшно. И я не хочу думать о тебе, Лесе и балконах. – И ещё раз повторила: – Прости.
9
Наверное, это был самый страшный день, по крайней мере, за последние десять лет точно. Лана не спала ночью, не находила себе места днём, ходила от окна к окну, словно из окна своего старого дома могла наблюдать происходящее. И запрещала себе звонить Фросе, которая должна была встретить Соню в аэропорту, и вместе с ней отправиться в Нижний Новгород. То, что она сама не могла встретить дочь, тревожило больше всего. Нет ничего хуже в жизни, чем ждать. Ничего не делать, изводить себя страхами и тревожными мыслями, и время в такие моменты, кажется, замирает. Каждый час ощущается вечностью.