Я вдруг понял, почему Феликсу был нужен именно я. Он знал о моей работе по респираторным инфекциям и не раз обращался ко мне за помощью в этой области. Ответ сложился в моей голове, как «два плюс два»: Феликс собирался изменить вирус, чтобы передавать его воздушно-капельным путем. Дело обрело еще более серьезный оборот, хотя, казалось бы, серьезней уже некуда. И тогда я начал бояться еще сильнее. Что если Феликсу удалось создать респираторный вирус без моей помощи. Что если он уже витает в атмосфере, и любой из нас может потерять себя, просто совершив поездку в общественном транспорте. Примерно с неделю после этого я выходил из дома только в респираторной маске. На вопросы знакомых отвечал, что обострилась аллергия на пыльцу.
Когда паранойя отступила и нервы начали приходить в порядок, я приступил к разработке своего плана. Задача моя выглядела невыполнимой: остановить пси-вирус — единственный разумный вирус, уникальность и сила которого в том, что зараженные не уходят на карантин, а, наоборот, стремятся заразить как можно больше людей. Первой мыслью, конечно же, было разработать вакцину, но даже если мне каким-то образом удастся ее создать, как заставить весь мир принять ее? Другой вариант: создать свою инфекцию, нейтрализующую действие пси-вируса. В любом из вариантов, мне пришлось бы потратить месяцы на изучение трудов Феликса, не говоря уже о том, что их нужно было как-то заполучить. Кроме того, без доступа к лаборатории создать что-либо невозможно, мне потребовалось бы оборудование, которое, вдобавок, стоило внушительной суммы денег.
Мне нужен был план, кардинально отличающийся от всего, что приходило мне в голову — прямолинейный, простой и гениальный. Притом, я не мог думать об этом постоянно, днем мне, по крайней мере, приходилось уделять время сну, ведь по ночам я работал. И все же, иногда я так глубоко погружался в размышления, что маме приходилось буквально расталкивать меня, чтобы вернуть к реальности. В тот самый день я так же ушел в раздумья, потеряв счет времени и ориентацию в пространстве. Начал я, кажется, в гостиной, а когда очнулся, был уже на кухне. На этот раз мама не стала меня будить, она стояла ко мне спиной и резала морковку, не спеша, монотонно, почти как робот. Я не знаю, как долго она этим занималась, но гора рядом с ней образовалась внушительная. Я не стал выяснять, зачем ей столько моркови, и просто спросил:
— Что на обед?
Она как будто не услышала меня или же просто задумалась, в точности как я, что было для нее весьма нехарактерным. Затем она слегка повернула голову, будто собиралась что-то сказать. Я почувствовал странное волнение в груди. Это ощущение было похоже на то, когда думаешь о чем-то тревожном а потом вдруг увлекаешься другой мыслью, забыв, о чем думал прежде — мысль уходит, но волнение остается, ты испытываешь тревогу, но уже не помнишь, отчего. Я хотел спросить ее снова, но вдруг заметил в коридоре папу. Вернее, я уже видел его дома, но почему-то не придавал этому значения, а ведь в это время он, как правило, на работе.
— Пап… — Неуверенно обратился я.
— Что? — Тут же отозвался он и направился ко мне. Не знаю, почему, это заставило меня отпрянуть в сторону.
— Ты сегодня не работаешь?
— Нет, я взял выходной. — Он прошел за моей спиной к холодильнику.
— Послезавтра едем к бабушке? Мы собирались. — Спросил я громко, дав понять, что обращаюсь ко всем.
— Собирались — поедем. — Спокойно ответил отец. Он по-прежнему стоял позади меня, и от этого я только больше напрягался.
— Мам…, - от волнения я говорил то, чего обычно не говорю, — почему ты молчишь?
На этот раз мама повернулась ко мне лицом, а папа, наклонившись надо мной, положил на стол странную коробку, похожую на футляр для каких-то медицинских приборов.
— Подожди, ей нужно время, чтобы вникнуть. — Произнес он как нечто совершенно понятное.
— О чем ты? — Моя внутренняя тревога стала настолько сильной, что даже двинуться было страшно, я дышал тихо, держась за тонкую нить надежды, что мои опасения вот-вот рухнут.
— У нее только что случилось обращение, сейчас происходит слияние памяти.
После этих слов меня как будто не стало; ноги отключились от туловища, и рассудок помутнел, я смотрел на все вокруг словно через экран телевизора. Я попытался встать, но ноги меня не слушались, к тому же, отец прижал меня к стулу, крепко надавив на плечи. Я хотел, что-то сказать, но тут же понял, что не смогу — связки дрожали на каждом вдохе; я широко раскрывал глаза, чтобы они быстро сохли, дышал часто и глубоко, чтобы забить подступающие рыдания. В своем внутреннем состоянии я сгибался над столом и лил на него слезы.
— Все, отошел? — Прозвучал папин голос за моей спиной.
Я пытался что-то сказать, но оказалось, что вопрос был не ко мне.
— Да, порядок. — Ответил мамин голос.
— Хорошо, приступим. — Отец крепко схватил меня за локти и свел их за спиной, так, что я не мог сдвинуться с места.