Мир без Солнца

Кийск шел, осторожно прижимая раненую руку к телу и даже немного припадая при этом на левую ногу, — после введения двойной дозы анальгетика, боль в плече унялась, но любое неосторожное движение бередило рану, вызывая новый приступ тупой, растекающейся по всей руке, до самых кончиков пальцев, боли.

Идя следом за своим провожатым, Леру видел только его спину и коротко остриженный затылок. Ему хотелось спросить у Кийска, каким образом тот рассчитывал отыскать путь к локусу, но он не мог набраться решимости задать этот, казалось бы, вполне уместный в данной ситуации вопрос. Быть может, виной тому было то, что Леру был почти уверен в том, что в ответ Кийск только молча пожмет здоровым плечом. До тех пор, пока Кийск молчал, Леру все же мог лелеять надежду, что у его спутника, знакомого с Лабиринтом не понаслышке, имеется некий план действий, который должен был в конечном итоге привести их к желанной цели.

Пару раз Леру, не останавливаясь, обернулся, чтобы посмотреть назад. Если бы двойники следом за ними вошли в центральный проход, то это было бы видно по светящемуся периметру, неизменно сопровождавшему любое передвижение по Лабиринту. Однако, проход позади был таким же темным, как и тот его конец, который вел вперед, в неизвестность, а, может быть, и в никуда.

Леру старался не думать о том, где они сейчас находятся. В смысле, не относительно входа в Лабиринт и локуса, а относительно тех пространственных координат, которые могли бы определить их местоположение во Вселенной. Поскольку впереди и позади была только непроглядная тьма, казавшаяся осязаемой желеобразной массой, — липкой, холодной и влажной на ощупь, — не требовалось большого труда, чтобы представить себя выброшенным из жизненного пространства мироздания.

Когда Леру пытался исключительно для себя самого мысленно охарактеризовать то место, где они находились, ему в голову приходили только два слова: Нигде и Никогда. Вся его жизнь до того момент, как он оказался на РХ-183, была лишь сном; то, что случилось с ним после разлома можно было назвать горячечным бредом. Истиной сутью жизни было только то, что происходило здесь и сейчас: путь сквозь темноту по запутанным, постоянно меняющим свое взаиморасположение переходам Лабиринта, следом за провожатым, который, не ведая сомнений, сворачивал на развилках то в левую, то в правую сторону, как будто точно знал дорогу. И у каждого, кто вошел в эту жизнь, был свой Лабиринт, ключ к постижению которого кто-то называл Выходом. Правда те, кто даже и не подозревали, о том, что всю свою жизнь движутся по запутанному Лабиринту, сплетенному из реальности, сновидений и фантазий, называли его смертью, что, в принципе, было одно и то же, но, по сути, было абсолютно лишено какого-либо рационального смысла.

— Не устали еще? — не оборачиваясь, спросил Кийск, оторвав философа от размышлений, которые, как сам он полагал, вот-вот должны были привести его к пониманию того, что лежало на линии терминатора, отделяющей мир сущего от непознаваемого.

— А сколько мы уже идем? — рассеянно спросил Леру.

— Бессмысленный вопрос, — ответил Кийск. — Мы в Лабиринте, а здесь не существует такого понятия, как время.

— Но, по крайней мере, в субъективном плане...

Кийск не дал Леру возможности закончить фразу.

— Как вы полагаете, мы сейчас живы или нет? — спросил он.

— А разве у вас на сей счет имеются какие-то сомнения? — осторожно поинтересовался Леру.

— Если бы только сомнения, — усмехнулся Кийск. — Я почти уверен в том, что для любого из наблюдателей, находящегося вне Лабиринта, нас сейчас попросту не существует.

— Но кому-то ведь известно о том, что мы сейчас в

Лабиринте, — заметил Леру.

— Кому? — вновь усмехнулся Кийск. — Римским легионерам, пленившим Ганнибала после проигранной им битвы при Каннах? Или людям-ящерам, предки которых появились на свет в результате эволюционного процесса, который никогда не был осуществлен в реальных условиях?

— А как насчет людей из состава нашей экспедиции?

— Я не исключаю того, что в реальности никакого разлома вообще не происходило, — ответил на вопрос философа Кийск.

— Что же произошло на самом деле?

— А кто его знает, — голова Кийска едва заметно качнулась из стороны в сторону. — Быть может, в реальности вообще ничего не произошло, и наша экспедиция спокойно продолжает себе работать на РХ-183. Хотя с такой же степенью вероятности можно предположить и то, что произошел внеплановый вселенский катаклизм и мир, который мы знали, перестал существовать, оставшись запечатленным лишь в памяти Лабиринта.

— И вы полагаете, что восстановив нормальную работу локуса, мы сможем его возродить? — спросил Леру.

— Я ничего не предполагаю, — неожиданно сухо ответил Кийск.

— Я просто считаю, что мы должны исправить то, что сотворили два наших не в меру самоуверенных приятеля. В отличии от них, я прекрасно представляю себе, к чему может привести даже самая невинная попытка вступить в контакт с Лабиринтом.