Подходящую для посадки Ли-2 площадку нашли только в двух километрах от требуемого места. На посадке не обошлось без происшествий – недаром это был Н495 – Ли-2 налетел на камни и распорол подошву левой лыжи. Однако времени для обсуждения этой неприятности не было, двое остались для контроля за моторами, а остальные семь человек, скользя по леднику поспешили к самолету, дойти до которого удалось лишь через полтора часа.
В самолете никого не оказалось, но в кабине на сиденье пилота была найдена записка, объяснившая, что произошло. 5 декабря на взлете де Линь не рассчитал траекторию и зацепил левой плоскостью за слежавшийся сугроб. В результате сломалась стойка шасси и законцовки лопастей винта. Оставив Юльсхагена возле машины, де Линь пешком отправился к работавшим возле горы де Жерлашу и Лоодтсу, чтобы сообщить им о происшествии, но поскольку ему пришлось идти целый день, он выбился из сил, и обратно к самолету пошел уже де Жерлаш. Обе пары прождали помощи до 10 декабря, после чего пошли пешком к складу у горы Трилинген, до которого было сто тридцать километров. Расстояние было на первый взгляд не таким уж большим, но в районе Трилингена путь пересекали глубочайшие трещины во льду. К тому же 10-11 декабря в этой части Антарктиды прошла очередная метель (та, что покалечила в Мирном Ми-4), и было неясно, как перенесли ее путешественники. В записке говорилось, что продуктов хватит до 15 декабря. Это означало, что они кончатся завтра, и искать надо было начинать прямо сейчас, пока не поздно.
При осмотре самолета советские летчики обратили внимание, что из одного из бортов аварийной машины вырезан квадрат перкаля площадью примерно в четверть квадратного метра. Де Маре объяснил, что здесь был изображен земной шар с отмеченной точкой полюса – на этой машине предполагалось лететь к Южному географическому полюсу
Вернувшись к самолету, экипаж заметил, что лыжи начали примерзать к снегу (фторопластовые утонули на 502-м борту еще 16 февраля). После обстукивания лыж «микрометрами» Ли-2 тронулся с места, и тут из-за повреждения лыжи машину потянуло влево. Поскольку место позволяло, взлет был произведен по длинной плавной дуге. Самолет лег на курс к Сфинксу, и тут же с воздуха были замечены лежащие на снегу длинный красный ящик и тренога – судя по всему, геодезическая аппаратура из хозяйства Жака Лоодтса. Видимо, ее бросили, чтобы облегчить ношу. Однако сесть возле ящика не удалось, и экипаж приступил к поиску.
Методика поиска, собственно, не изобреталась, а с некоторыми изменениями переносилась из Арктики. Командир, второй пилот и штурман работали так, как будто вели ледовую разведку, летая по прямой и делая повороты через каждые две, три, четыре и двенадцать минут. Остальные шестеро прильнули к иллюминаторам и вглядывались в проплывающий внизу ландшафт. Поиски новых результатов не дали, и на пределе горючего Ли-2 возвратился в Король Бодуэн.
Экипажу требовался отдых, который продлился полтора часа. За это время оба бортмеханика вырыли в снегу траншею, подобрались к подошве аварийной лыжи и срубили зубилами задравшиеся стальные лохмотья, которые тут же были расхватаны бельгийцами на сувениры. В подошве лыжи появилась здоровенная дыра, но теперь она исправно скользила по снегу. Почти в полночь по местному времени Ли-2 вылетел снова. «Ночной» поиск (кавычки поставлены, поскольку на дворе стоял полярный день) даже имел ряд преимуществ перед дневным: солнце двигалось над самым горизонтом, и человеческая фигура, сама по себе не очень заметная с воздуха, отбрасывала длинную тень, засечь которую было бы куда проще.
В этом полете командир решил оставить на земле нескольких человек с тем, чтобы взять побольше бензина и продлить время поиска. На борту, помимо пилотов и штурмана, остались только радист и один бортмеханик, которые и вели наблюдение, каждый со своего борта. Увы, и этот шестичасовой полет не принес результатов, зато прямо в воздухе была получена радиограмма из Москвы, запрашивающая, принимают ли бельгийские полярники участие в поисках. Оказалось, что оставленный на земле, но рвущийся помочь заместитель начальника экспедиции де Маре, пока шел полет, дал радиограмму в Брюссель, а оттуда через МИД запросили Москву. В.М. Перову пришлось пойти на компромисс, и брать в следующие полеты настойчивого барона с собой.