Министр и смерть

Эту полуночную сцену я запомнил на всю жизнь. За окошком, открытым еще рукой Евы Идберг, царила ночь — тихая и серьезная. Смерть пришла в эту комнату оттуда, и теперь находилась здесь, разделившись надвое. Одна ее часть обитала в перекошенных формах женского тела, валявшегося под окном с изуродованным глазом и полуоткрытым ртом. Другая стояла в нашей маленькой группе у двери, эту мы еще не знали, она еще скрывалась за маской внешней респектабельности, но и в таком — живом, способном к действию облике, пугала и страшила не меньше, чем какой-то застывший труп...

Я замыкал наш маленький полукруг с одного конца, напротив меня находился Кристер Хаммарстрем. Единственный из нас, он не стоял. Он сидел, сгорбившись, на маленьком, казавшимся слишком хрупким для его мощного тела стульчике. Взгляд профессора упирался в лежащую под окном фигуру. Определить, что он думает или чувствует, было невозможно. Усталость, одну усталость — физическую и психическую, его сгорбленная фигура выражала только ее. Перед нами был человек, находящийся на крайнем, абсолютном пределе истощения сил. По-видимому, он очень медленно вникал в смысл того, что говорил полицейский. Еще больше времени потребовалось ему, чтобы осознать и осмыслить причину воцарившейся в комнате тишины — все ждали, что скажет он. Он отвел взгляд от трупа под окном и повернул свою массивную голову налево — туда, где стояли живые. Медленно и словно удивленно его взгляд заскользил по нашим лицам. Я с нетерпением ждал, на ком же он остановится? На Сигне? На Магнусе? Хюго Маттсоне? Барбру Бюлинд? Стеллане Линдене?

Его взгляд обежал всех, вернулся к мертвой и вновь уперся в нее.

Профессор не хотел говорить. По крайней мере, здесь и сейчас.

Вместо него заговорил другой человек.

Барбру Бюлинд сделала несколько мелких спотыкающихся шажков вперед, встала рядом с мертвой, повернулась к нам лицом и, рухнув на колени и спрятав лицо в ладонях, заплакала навзрыд. Между всхлипываниями она неожиданно твердо и ясно говорила:

— Я тоже была в саду. Я пошла туда, потому что должна была поговорить с тетей. Она так разозлилась на меня, когда пришла в гости на кофе, и хотела забрать у меня ключ. Я сразу же поняла, она обнаружила, что я приходила к ней и искала бумаги дяди Арвида. А я хотела только поговорить с ней, объяснить, как отчаянно нужны мне были эти документы, я хотела взять их только на время! Но, когда я пришла, дверь стояла открытая, а тетя была уже мертва, и, когда я выскочила, я увидела, что по тропинке к дому идут Ева и Кристер! Но больше я никого не видела, я не видела того, кто убил тетю! Не убивайте меня, не убивайте! Клянусь, я никого не видела! И даже если бы я видела, я бы никогда, никогда об этом никому не сказала! Я обещаю, что никогда этого не сделаю, поэтому не убивайте меня, не убивайте...

Голос ее умолк, а плечи затряслись в немых рыданиях. Барбру наклонилась так низко и далеко вперед, что почти касалась лбом пола.

Я заставил себя перевести взгляд на группу молчащих людей рядом со мной: кто-то из них был тем человеком, к кому обращала она мольбы о пощаде...

Кристер Хаммарстрем апатично смотрел на коленопреклоненную, плачущую женщину. Ближайшая к нему Сигне глядела на толстую, одетую в серое фигуру озабоченным материнским взглядом, казалось, она готова сорваться с места и погладить ее по голове. Но Сигне не рванулась... Магнус смотрел очи долу, словно его заставляли глядеть на что-то постыдное, не предназначенное для чужих глаз. Он закашлялся, и я отметил про себя круги у него под глазами. На запятнанном сажей лице Хюго Маттсона я прочел оторопь, но также презрение и брезгливость. Стеллан Линден вышел на шаг из нашего полукруга. Под его жидкой висячей челкой я обнаружил удивление, замешательство и еще что-то, что я инстинктивно определил как страх. Страх перед кем? — промелькнуло у меня в мыслях.

Никто не шевельнулся и не сказал ни слова. Барбру Бюлинд стала подниматься. Она немного покачивалась из стороны в сторону, казалось, еще немного и она упадет. В тот же миг настенные часы с маятником пробили одиннадцать. Им ответили часы в соседней комнате. Более глухим, тяжелым боем. Словно это били куранты старинного собора, находящегося далеко-далеко отсюда... Я, должно быть, сильно устал. Иным образом случившееся объяснить не могу. Строчки стихов помимо моей воли зазвучали у меня в голове, и, чтобы избавиться от них, я прочел стихи вслух:

Прочь уходят

немые, шагают

один за другим

в царство теней.

Гулко часы бьют,

тяжело провожают

во мрак и холод

уходящих людей.

Я умолк, потому что в это мгновение Барбру Бюлинд в обмороке свалилась на пол.

21