Минин и Пожарский

Официальные заявления об успехе под Серпуховом не произвели впечатления в столице. Население ждало появления Дмитрия с минуты на минуту. На третий день после серпуховского боя в Москве поднялась страшная паника. С криками «войска! войска!» толпы народа бежали по узким улицам, увлекая за собой встречных. Одни вооружались, другие готовы были отворить крепостные ворота «царю Дмитрию». Молодой Федор Годунов с матерью послали дворян из Кремля, чтобы узнать, что происходит. Но те вернулись назад, захваченные общей паникой. Понемногу смятение улеглось, и тогда бояре выехали на Красную площадь и обратились с речью к собравшемуся народу. Никто не мог сказать, с чего началось общее бегство. Для острастки власти схватили первых попавшихся под руку лиц и наказали их палками.

По заведенному обычаю бояре и дьяки каждый день съезжались во дворец, и самодержец выслушивал их доклады. Но отлаженный механизм управления полностью утратил действенность. Кремль все больше напоминал замок с привидениями. Дьяки писали указы, государю оказывали подобающие почести, но теперь все превратилось в игру, лишенную смысла. Правительство не могло более направлять ход событий. Одна за другой рвались нити, связывавшие верховную власть с обществом. Грозные зарницы, полыхавшие по всей южной окраине, теперь были видны из окон дворца.

Лжедмитрий послал к Москве верного Карелу. Обойдя Серпухов, атаман 30 мая остановился вблизи столицы. При виде казаков правительство на миг стряхнуло оцепенение. Бояре не желали пускать их в Кремль. Отправленные ими отряды ратников проследовали по столичным улицам к южным заставам. На стенах крепости установили пушки. Несколько сот донских казаков не представляли реальной угрозы для превосходно укрепленного города. Военная демонстрация, затеянная боярами, имела в виду не столько донцов, сколько московскую бедноту.

Растерянные и смущенные, люди воспринимали успехи Лжедмитрия как чудо. Само Провидение вело «истинного» царя к его древней столице. Очевидное бессилие Годуновых ободрило недовольных. Брожение в столице подошло к последней черте.

Карела расположился табором у самых стен столицы и выжидал, предоставив действовать агитаторам Лжедмитрия. 1 июня 1605 года агенты самозванца Гаврила Пушкин и Наум Плещеев явились в Красное Село, богатый и многолюдный пригород столицы, собрали там большую толпу и повели ее в Москву. Годуновы узнали о их появлении с запозданием. Царь Федор выслал стражу, чтобы схватить посланцев самозванца. Но сладить с народом стража не смогла. Столичные жители сбегались со всех сторон и вскоре запрудили всю площадь перед Кремлем. Они теснились повсюду – у Фроловских ворот, на паперти Василия Блаженного, в торговых рядах. С Лобного места Гаврила Пушкин и Наум Плещеев поочередно читали послание Лжедмитрия.

Прелестная грамота начиналась с обращения «царя Дмитрия» к «его» боярам Федору Мстиславскому, Василию и Дмитрию Шуйским, к большим дворянам, к лучшим, средним и, наконец, черным людям. Самозванец напоминал боярам, каким притеснениям, каким «мукам нестерпимым» и «разорению» они подвергались от Бориса. Купцам он адресовал строки насчет обременительности годуновских податей. В счет пошлин и платежей, значилось в прокламации, Борис отбирал у торговых людей едва не треть их имущества. В конце манифеста толпа услышала долгожданные обещания «благоденственного жития» для всех православных христиан.

Жители Москвы принимали обещания Лжедмитрия за чистую монету. Слишком сильны были вековечные мечты народа о добром и справедливом правлении. Голодный люд едва не восстал при приближении отрядов Хлопка в 1603 году. Теперь у порога столицы стоял «прирожденный, христианский, кроткий и милосердный государь». Как можно было не ответить на его призыв?

Испуганные и растерянные бояре Годуновы боялись показаться народу. Верный им патриарх Иов пытался собрать преданных людей в Успенском соборе и с их помощью утихомирить толпу. Но его никто не слушал. Бояре, выехавшие из Фроловских ворот, вели себя более чем двусмысленно. Опасаясь грабежа, они старались сдержать посад, но никто из них не сказал ни слова в защиту династии.

Посреди людского моря Гаврила Пушкин скоро стушевался. Его место занял Богдан Бельский. Опричный любимец Грозного, хорошо известный столице, выступил с открытым призывом к мятежу.

Широко распространившиеся в народе настроения недовольства имели глубокие социальные корни. Низы негодовали на обременительные царские подати, на притеснения со стороны власть имущих, на неправый суд приказных. Настал момент, когда они обрушили весь свой гнев на голову тех, кто олицетворял в их глазах неправедную власть.