Где одиночество возглавляет списки.
Навеки
Мне никто не дарит цветы,
Ни колечки, ни коробки конфет.
Я их дарила тебе,
А теперь, кто дарит, ответь?
Неужели каждый второй
Прославляет тебя, знакомый?
Ты, правда, для всех королева?
И задаривают подряд, как искомое?
Тебе посвящают стихи,
Про тебя пишут нежные книжки?
Нас много, таких, как я?
Еще одна будет лишней?
Почему ты не ценишь меня,
Не бережешь, хоть украдкой?
Я же всегда твоя,
Словно в вещей порядке.
Почему ты не бережешь?
Почему мы живем параллельными?
Наверно, что было – ложь,
Я лишь замещала время?
Мне же тебя не забыть,
Мне же – ты Солнца яснее.
И я буду тебя любить
С каждым днем все сильнее.
Я буду писать о тебе, для тебя,
Чтоб все люди узнали,
Что ты такая одна,
С глазами глубокой печали,
С губами – тонкими струнами,
С носиком, к небу вздернутым,
С душою, любящей Бродского
И Цветаеву, с душою – волн
Вечных перемен настроений,
Постоянных изменений мнений.
Я не перестану писать о тебе:
Я же твоя. Навеки.
Буду
Не отпускает меня, комочек,
Сильней прижимается, очень-очень.
Льнет все поближе, и лапкой – в охапку,
Словно бы с дочкой засыпаю сладко.
И сопит мне под ухо нежными трелями,
А я б на нее – так и смотрела бы…
Нет в мире красивее в этом создания,
Чем ты, спящая, ласковая, дорогая.
Наутро проснешься, меня тихо спросишь:
«Я не волновала тебя этой ночью?»
Волновала, конечно, и ночью, и утром,
Пахнущая девочка моя незабудкой.
Волновала, но радостно мне волнение:
Ты прижималась все сильней и сильней.
И я чувство близости никогда не забуду:
Оберегать обязана – буду.
В темной комнате под ржавыми стенами
В темной комнате под ржавыми стенами,
Где звучат струны ненастроенные,
Пилят меня сомнениями,
Что я этой жизни достойна.
За окном облезлые ветви деревьев,
Болезненные, одинокие,
Небо сопливое, хмурое. -
Не ждет никого погода.
И не жду никого я тоже
В одиночестве своем и убожестве,
Где плюют на меня прохожие,
Где бросила одна похожая,
Единственная, кого любила,
Люблю, и, боюсь, что буду
Солнечная, она осветила
Всю эту чернь будней.
Сквозняки, слякоть опустошают,
И друзья зарылись в берлоги.
Буду сегодня пить снова,
Прогонять немоту и тревогу.
В горло уже не лезет,
Голова просит чистого воздуха,
Но жизнь моя несерьезная,
Потому запивать ее можно.
Подкрадывается мысль: завязывать,
Так ведь оно – и спится.
Под сопливыми облаками
В одинокой тоскливой столице.
Вычеркнутая
Она считает, жить надо легко,
Цитирует Мюнхгаузена несерьезность.
Не привязываться к людям, просто так отпускать,
Избегая сложностей и курьезов.
Она плывет по течению тихо,
Из лодки лишних выкидывая.
И если не знать ее, то можно прочесть:
Яйца она не стоит выеденного.
Ездит по трассе, все по работе,
Дни долбит любовниками да бабками,
И если так на нее посмотреть:
Обычная русская баба.
Но дома ее ждет поэзия, фильмы
И разговоры с подругами.
Она, собственно, неплохой человек,
Сильный, и хороший друг.
Но лишних она из лодки выкидывает
(А я оказалась в списке),
И быть в ее гонке за этой жизнью,
Вычеркнутой, у меня не вышло.
Бессердечная
На носу вскочил прыщик –
Я надеюсь, влюбилась снова Она.
Но Она говорит, что свое отлюбила,
Значит, не важно, кто влюблен, влюблена.
«Я свое отлюбила!» -
Как это звучит, Женечка, мило.
И зачем же людей, как канатами,
Ты привязываешь к себе, раз унылы,
Для тебя люди, не важны –
Никакой живительной, чистой воды?
Я уж год и три месяца тебя не вижу,
Все напрасны мои труды:
Писать в никуда, слать стишочки
(Они ведь нужны тебе очень!)
Представляю, как ты смеешься,
Когда очередными вздыхаю строчками…
О любви, никогда не заканчивающейся,
О любви, боюсь, настоящей.
Ну и смейся, приручила к цинизму,
Все равно любить буду, горящая,
Дольше века и дальше вечности,
Я у тебя беспечная, покалеченная,
От любви к тебе не откажусь я,
А она от меня, бессердечная.
Ревность
Ну что ты, приревновала?