Миндаль цветет

Как только Саварди вышел из уборной, Тони тотчас стал расспрашивать о нем: то есть он выбрал сигару, закурил ее, а потом, помолчав некоторое время, спросил:

– А кто этот дон Луис Саварди? Который из них?

– Он – единственный сын.

– Вероятно, желает жениться на тебе?

Дора не сразу ответила.

– Он влюблен в меня, – наконец, сказала она.

Тони кивнул головой.

– Он, конечно, хочет, чтобы ты стала его женой? Я не удивляюсь.

Он с нескрываемым отвращением оглядел уборную; он чувствовал себя тут совсем не к месту. Он не объяснил Доре причину своего необыкновенного появления, и она не стала его расспрашивать: было так чудесно, что он приехал.

– Тебе это не может нравиться, – довольно грубо сказал он, – весь этот запах, жара и… вообще все это…

– Наоборот, мне это нравится. Я даже в известной мере люблю это.

– Боже мой! – сказал Тони.

Ее слова поразили его. Он некоторое время сидел молча, положив руки на колени, курил и продолжал осматривать комнату.

– Почему ты не выходишь за него замуж? – наконец сказал он.

Она сначала подумала, что он имеет в виду Рекса, но он ласково продолжал:

– Он красивый малый, наверно, спортсмен и все такое. Почему ты не хочешь?

У Доры мелькнуло лукавое желание пойти на полную откровенность и воскликнуть: «Дорогой мой, потому, что он не просит меня быть его женой и никогда этого не сделает, если я не приведу к этому хитростью». Но она не захотела огорчать Тони в такой момент, когда он сам явился к ней.

– Не будем говорить о Саварди, – быстро сказала она. – Расскажите мне все, все. Как поживают Рекс, Джи, лошади, весь дом?

– О, все хорошо! – ответил Тони. – Джи немножко одряхлела. Время бежит, нельзя же вечно скакать наравне с двухлетними.

Он мотнул головой в сторону зрительного зала:

– Я все время был там, слушал тебя. Взгляд его стал немного резче.

– Я бы лучше послушал тебя, Дора, в гостиной дома!

– О дорогой мой! Тони, милый, разве вы не понимаете?..

– Мы пока не будем говорить об этом, – согласился Тони с тем великодушием, с которым мы обычно относимся к мелочам, как бы желая задобрить нашего собеседника и настроить его более уступчиво для серьезного дела. – Еще рано говорить о делах, правда.

Он посмотрел на Дору, и рот его сжался в забавную гримасу, которая придала лицу его задорное и имеете с тем наивное выражение.

– Вещи мало меняются, – сказал он.

– «On revient toujours?» – сказала Дора, и глаза ее весело заблестели.

Одной из слабых сторон Тони было его отвращение к иностранным языкам.

Но если он и не понял сказанных ею слов, смысл того, что она хотела ими выразить, был ему вполне понятен.

– Сколько у тебя цветов! – заметил он.

– О, меня балуют.

– Я верю тебе, моя дорогая. Ты освободишься на сегодняшний вечер, чтобы поужинать со мной?

– Я отказалась бы от всех приглашений в мире, чтобы побыть с вами, дорогой.

Это доставило ему большое удовольствие, и он сказал с улыбкой, стараясь по-своему выразить свою благодарность:

– Конечно, когда проходит время, начинаешь видеть вещи в другом свете.

Дора, давно привыкшая в разговорах с Тони быстро восполнять недостающие логические звенья, мгновенно поняла, что этими словами он кается в том, что он так сурово с ней расстался. Она подошла и стала около него на колени, причем ее тюлевая юбочка колоколом поднялась вокруг нее. В эту минуту она казалась совсем юной.

– Тони, Дорогой, – ласково сказала она, положив руки ему на колени.

В этот момент влетел Аверадо и разразился громким смехом; он остановился в дверях, раскачиваясь из стороны в сторону и жестикулируя, причем все его бриллиантовые запонки трепетали, как маленькие солнца, а кольца сверкали на руках, которыми он размахивал.

Нахохотавшись вдоволь, он с итальянской чистосердечностью принес свои извинения.

Тони сидел и смотрел на него, обратившись в соляной столб. Он покосился на несколько необычные украшения, которыми был усеян Аверадо, потом его неподвижный взор остановился на лице итальянца.

Дора нервно назвала имя своего гостя, и Аверадо стал усиленно раскланиваться. Не успел Тони оправиться от этого удара, как вбежала контральто Ричини и бросилась целовать Дору. Это была огромная женщина, страшно затянутая, надушенная и очень декольтированная. Тони наблюдал за ней с тем брезгливым интересом, с каким смотрят на какую-нибудь обезьяну или диковинного урода.

Он встал, пробормотал, что встретится с Дорой позднее, и пошел на свое место.

Появление Аверадо и Ричини все-таки имело известный результат: Тони вынес из уборной убеждение, что Дора не может чувствовать себя хорошо в такой среде, и решил, что его просьба вернуться домой будет услышана.

Жизнь без нее стала ему невыносима, и он только и мечтал о том, чтобы она вернулась домой или, по крайней мере, вышла бы замуж; мысль, что она ведет такую жизнь, приводила его в отчаяние.

Дни в Гарстпойнте без Доры тянулись так бессмысленно и монотонно, что иногда казалось, точно Джи, Рекс и он сам просто глупые марионетки, которых дергают за веревочки и заставляют жить по заранее составленному расписанию.