Люди стали пялиться на нас, мама зарыдала. Почти не раздвигая губ, она выложила бабуле все, что обрушила на нее жизнь за прошедшие годы. Мне ее рассказ от начала и до конца представлялся сплошной чередой всхлипов вперемешку со шмыганьем носом, но, к счастью, бабуля, судя по всему, понимала каждое слово. Ее руки больше не были скрещены на груди, она убрала их на колени, словно сняв засов с двери. Румянец, пылавший на ее лице, тоже сошел. Когда мама описывала, что со мной происходит, выражение бабушкиного лица стало очень похоже на мамино. После того как мама закончила говорить, бабуля некоторое время молчала, но потом выражение ее лица внезапно изменилось.
— Если все, что она о тебе рассказала, — правда, то ты — чудовище.
Мама, раскрыв рот, изумленно уставилась на бабулю. А та, улыбаясь, вплотную приблизила свои глаза к моим. Уголки ее рта были так задраны, а уголки глаз, наоборот, так опущены, что казалось, они хотят соединиться в улыбке.
— Да, ты — мое чудовище. Самое милое на свете. — Она потрепала меня по волосам так, что стало больно.
С тех пор мы начали жить втроем.
Съехавшись с бабулей, мама сменила работу — стала букинистом и начала продавать старые книги. Понятно, что без бабулиной помощи здесь не обошлось. Но по маминому выражению, бабуля «в душе затаила» и при каждом удобном случае ворчала:
— Я, чтоб свою единственную дочь вырастить-выучить, всю жизнь тток-покки[8] торговала, а она — вы только гляньте! — вместо того, чтоб по книжкам учиться, их продает! Вот же дрянь испорченная!
Если смотреть буквально, то выражение «испорченная дрянь» — ужасно грубое, но бабуля так называла мать постоянно.
— Свою родную дочь дрянью испорченной называет, а еще мать!
— А что не так? Все равно все умрут, всем в земле тухнуть-портиться. Какое ж это ругательство, я ж правду говорю.
Как бы то ни было, но после воссоединения с бабулей мы обосновались у нее. Нам уже не надо было постоянно переезжать с места на место, и жизнь стала понемногу устаканиваться. Бабуля никогда не упрекала маму за то, что та не нашла себе какую-то более доходную работу. Тем более что у нее самой была, что называется, слабость к печатному слову. Поэтому, даже будучи в стесненных обстоятельствах, она все равно покупала маленькой маме много книжек, чтобы та выросла «начитанной, с багажом знаний». Вообще-то бабуля надеялась, что мама станет писательницей. А еще лучше — эдакой элегантно стареющей, ни разу не бывавшей замужем одинокой «дамой-литератором». На самом деле бабуля и сама бы хотела такой жизни, если б только можно было повернуть время вспять. Потому дочку свою — мою маму — она назвала Чжи Ын, что означает «автор». Бабуля регулярно сокрушалась:
— Всякий раз, когда я ее звала по имени «Чжи Ын, Чжи Ын», думала, какие красивые знаки будут выходить из-под ее пера. Я заставляла ее много читать, чтобы она росла умной, но единственное, чего она понабралась из книг, так это как безрассудно влюбиться в какого-то неуча. Эхе-хех…
В эпоху, когда подержанные вещи чаще всего продаются через интернет, вряд ли кто-то мог рассчитывать на то, что у букинистической лавки задастся торговля. Но мама стояла на своем до конца. И это было самое непрактичное решение, которое когда-либо принимала моя практичная мама. Ведь она мечтала об этом уже давно. Когда-то мама, оправдывая бабулины надежды, действительно хотела стать писательницей, но ни за что бы не посмела писать про все те рубцы, которые ей оставила жизнь. У настоящего писателя и собственная жизнь должна быть товаром, а у мамы не хватало на такое смелости. Вместо этого она решила продавать чужие книги. Не свежеизданные, что по графику поступают в книжные магазины, а те, которые уже пропитались запахом времени. И, соответственно, которые она могла бы отбирать сама, том за томом. Это и есть букинистика.
Наша лавка располагалась на небольшой улочке в жилом квартале Сую-дон[9]. Многие жители до сих пор по старинке называют его не кварталом, а деревушкой Сую. Было непонятно, кто захочет переться за книгами в такую даль, но маму переполняла уверенность. Глаз у нее был наметан: она точно знала, что наверняка понравится книголюбам, а что нет, при этом ей удавалось все закупать по низкой цене.
Наш дом примыкал прямо к лавке. Две спальни, гостиная, ванная комната без ванны, только туалет. Вполне хватало для троих. Когда приходили посетители, можно было выйти к ним, просто поднявшись с кровати. А если не хочется работать, просто закрываешь дверь на защелку — и все. Сначала вверху сверкающей стеклянной витрины появилась надпись «Лавка букиниста», а потом и вывеску подвесили: «Книжный магазин Чжи Ын». Накануне вечером перед первым открытием магазина мама отряхнула руки и слабо улыбнулась:
— Все, больше никаких переездов. Здесь теперь наш дом.
Так и случилось. Бабуля, конечно, частенько ворчала, мол, «что это за непонятная работа?», но удивительно — дохода от книг нам вполне хватало на жизнь.