Мимо кассы

– Ну, бывает, – добродушно согласился Бурштейн. – Что поделаешь. Иной раз и моя левая рука находится в полном неведении, что творит правая. Хотя лучше бы взглянуть на предмет нашего разговора. Кстати, а как звали вашего дядю? Судя по тому, что вы говорите о нем в прошедшем времени, его, я думаю, нет в живых?

– Дядя давно умер, – подтвердила Лариса предположение внимательного слушателя в толстых очках. – А звали его Андрей Васильевич… Баташов.

При упоминании этого имени Бурштейн мгновенно оживился и посмотрел на Ларису так, как будто встретил родственницу, о которой уже давно успел позабыть.

– Так, значит, вы племянница Андрея Васильевича?! – вскричал он. – А я вашего дядю очень хорошо знал. Мы, честно говоря, не то чтобы дружили, он был несколько постарше меня, но поддерживали довольно-таки тесные отношения. И в основном именно на почве этой нашей страсти, о которой вы тут только что упомянули.

– Да не может быть! Надо же! – Лариса в свою очередь разыграла радостное удивление.

Казалось, еще чуть-чуть, и они с Бурштейном кинутся друг другу на шею, обливаясь слезами восторга и умиления.

– Только, хоть убейте, я вас что-то не припомню, – напрягая лоб, застенчиво признался Бурштейн.

– Я ведь родственница его жены. Моя мама и она – родные сестры. – Ларисе и самой стало казаться, что еще немного – и она начнет жалеть о том, что не прихватила с собой семейные фотографии.

– Так, значит, Клавдия Алексеевна жива-здорова? – умиленно спросил Бурштейн.

– Да, и неплохо себя чувствует.

– Передавайте ей привет от меня.

Лариса, разумеется, поблагодарила, а сама подумала, что не мешало бы потом все объяснить милой старушке. А то вдруг Бурштейн надумает ей позвонить.

– Не знаю, как на свою маму, а на тетю вы совершенно не похожи, – сказал Зиновий Борисович. – Впрочем, нос у вас одинаковый. Да и в целом некоторое сходство между вами есть.

Он рассматривал Ларису как вазу, которую собрался приобрести в магазине.

– Знаете, Лариса, у вашего дяди была в свое время умопомрачительная коллекция, – поднял он вверх указательный палец. – Ей бы мог позавидовать любой понимающий в этом деле человек. Одно время даже поговаривали… Словом, ходил такой слух среди нумизматов, что ему каким-то образом достались малаховские монеты.

– Какие монеты? – переспросила Лариса.

– Малаховские, – повторил Зиновий Борисович. – Ах да, вы, наверное, не знаете… Жил в нашем городе еще до советской власти купец по фамилии Малахов. Род Малаховых был очень старинным. И вот их последний отпрыск, надо сказать, человек весьма интересный и образованный, очень увлекался коллекционированием всевозможных исторических редкостей. В том числе у него была богатейшая коллекция монет различных времен и народов. Поговаривают, что все это он отыскивал и собирал буквально по крупицам. Что ни монета – то большущий раритет. Но пришли смутные времена, и Малахов куда-то исчез. Может быть, сгинул в пучине гражданской войны, а может быть, подался за границу…

Зиновий Борисович тяжело вздохнул, как будто сам пережил то смутное время.

– И что же дальше? – нетерпеливо переспросила Лариса.

– Да вот, поговаривали… – слегка замялся нумизмат. – Мне Андрей Васильевич никогда не показывал, правда… В общем, говорили, что небольшая часть малаховской коллекции находится у вашего дяди. Как она могла попасть к нему, я понятия не имею. Да и до сих пор не знаю, правда ли это. Их тоже, между прочим, было пятнадцать штук.

Лариса насторожилась:

– А может быть, это именно те самые монеты? – Уж слишком напрашивалось на ум это предположение.

Но нумизмат скептически махнул рукой. В принципе, его можно было понять. Он же не был в курсе истории с кофейной банкой, газетным объявлением и всем остальным.

– Ну что вы! Я не думаю… Вряд ли… Если бы это были те самые монеты, то они всплыли бы на свет гораздо раньше.

– А они что, очень дорого стоят?

– Стоят – это не совсем подходящее для этого случая слово, – строго произнес Бурштейн. – Правильнее будет сказать, что они очень высоко ценятся. Монеты, они ведь даже в прошлом далеко не всегда были из чистого золота или серебра. Так что сам металл, из которого они отчеканены, может ничего и не стоить. Но они – это живая история. Живая история человечества, которая смогла каким-то чудом сохраниться до наших дней. Это – государства с их правителями и народами. А историческая ценность порой трудно оценима в понимании денежном.

Бурштейн все больше распалялся, его лицо раскраснелось, он внутренне приободрился и стал говорить все с большим пафосом:

– Если вы, к примеру, возьмете это свое наследство и попытаетесь купить на него в булочной буханку хлеба, то вас, естественно, примут за сумасшедшую и ничего вам не дадут. Но если монеты попадут на аукцион, где собираются знатоки, способные оценить уникальность вашего имущества… Там вы сможете стать обладательницей очень приличной суммы.

– И какой же? – Ларисе очень хотелось услышать какое-нибудь конкретное число с конкретным количеством нулей. – Хотя бы примерно?