Милый мой Игнатиус

Получилось недолго. Дверь открылась, я подумал, это официантки вернулись за посудой, но в комнату вошёл мужчина: смуглый, сухощавый, длинные волосы зачёсаны назад, пустые глаза отражают мрак, на губах скользкая улыбка, под носом тонкие усики. Дмитрий Анатольевич, до этого момента такой расслабленный, вдруг подскочил и низко поклонился. Ага, мирянин. Я тоже встал, склонил голову.

Мужчина прошёл к столу, плюхнулся на лавку. Одет он был по-спортивному: трико, кроссовки, золотая цепь на тощей шее — этакий аляпистый бандюган из девяностых. В детстве я достаточно насмотрелся на подобных типчиков. Они собирались у нас во дворе на детской площадке, пили пиво, зубоскалили, нас к каруселькам не пускали. В общем, вели себя по-хозяйски. Их всех потом разогнали по разным углам — кого в тюрьму, кого на кладбище. Думал, больше ничего подобного не встречу, однако вот вам привет из прошлого в полный фаз и профиль.

Мужчина хмыкнул, разглядывая нас в свою очередь, и криво усмехнулся, сверкнув золотым зубом.

— Ну чё, барахольщики, с вами чё ли базар базлать?

— С нами, Соловушка, — заискрился вежливостью Дмитрий Анатольевич. — Ждём тебя, надеемся на конструктивизм.

— На чё ты надеешься?

— На конструктивизм.

— Ты словечками мудрёными не сыпь, — нахмурился бандит. — Слышь, лешачёнок, я тебе не батан школьный, я мирянин, мне пальцами щёлкнуть, ты ковриком у дверей ляжешь. Созрел?

— Созрел, Соловушка, — закивал жабоид. — Как тебя увидел, так и созрел.

— То-то. Ну, вываливай, чё там за дело.

— А разве Константин Константинович тебе не сказал?

— Слышь, лешачёнок, ты братуху моего языком не задевай. Он сказал сделать — я сделаю, так что вали всё наружу, а я покумекаю.

Мне стало смешно. Этот новоявленный разбойник перемежал феню с древнеславянским, словно пшено с рисом, от чего речь его походила на забытый олбанский. Я прикрыл ладонью рот, чтобы хоть как-то сдержаться от смеха, но короткий всхлип успел-таки вырваться наружу.

— А ты чё скалишься, новик? — воззрился на меня новоявленный мирянин. — Ты другана моего близкого завалил по беспределу. К тебе, сиська баранья, в конце особый разговор будет. А покуда стой и надейся на лучшее.

Я встрепенулся: сиська баранья? Вообще-то, у баранов нет сисек, если только он не имел ввиду… Вот как? Ну, это уже слишком! Барана я ещё могу простить, мало ли чего по глупости не брякнешь, но сиську… Щекам сделалось горячо, и я набычился.

— Уважаемый, а ты рамсы не попутал? Я тебе не фраер лупоглазый. Есть тема — задвигай, нет темы — гуляй лесом, покуда сам сиськи не лишился!

Дмитрий Анатольевич икнул, а Соловей опешил. Хамства в ответ на хамство он не ждал, тем более от меня. Он привык, что мирянин — это такая величина, с которой говорят вежливо и предварительно кланяются, а здесь какой-то новик зубы показать осмелился.

— Ты-ы-ы-ы… — Соловей попытался подобрать слова, не подобрал и оскалился. — Ща как свистну!

Он сложил губки гусиной попкой и действительно свистнул. Свист прозвучал негромко — и не свист даже, лёгкая трель, но в голове будто бомба взорвалась. Свет выключился, уши заложило, душу окатила паника. Мне показалось, что я падаю в пропасть; я едва успел ухватиться за что-то — не знаю за что — и устоял на краю. И всё закончилось. Свет зажёгся, слух прорезался. На полу, обхватив голову ладонями, конвульсировал жабоид, а Соловей пучился на меня своими пустышками и снова складывал губки попкой.

Ждать нового свиста я не стал и резко выбросил левый крюк. Мой тренер часто сетовал, что получается у меня этот удар не очень хорошо, не докручиваю я его, однако сейчас докрутил по полной науке. Соловушка кувыркнулся через стол, смёл подносы с посудой и лёг рядом с жабоидом. Я приготовился добавить, если он вдруг захочет встать, и я бы добавил независимо от того, встанет он или нет, но тут в комнату влетел прилизанный, направил на меня ТТ и заорал блажью:

— Стоять, не двигаться! Стрелять буду!

Я замер. Судя по искривленным чертам лица, прилизанный в самом деле мог выстрелить, поэтому искушать судьбу лишними движениями я побоялся. Одно дело тощий свистун на расстоянии вытянутой руки, и совсем другое — продукт нашего отечественного ВПК в скользкой ладошке хрен знает какого отморозка, который находится за границей досягаемости моих возможностей. Я застыл изваянием. Стоять под дулом пистолета ощущение не из приятных. А вдруг у него палец сведёт судорогой? Лучше бы я позволил Соловью ещё раз свистнуть. Что-то мне подсказывало, что после свиста надежда выжить есть, а вот после девятимиллиметровой пули — кто знает.

В правом ухе зашелестел девелопер:

Рукопашный бой: 3 + 3 = 3.

Тьфу, тьфу, тьфу!

Рукопашный бой: 3 + 3 = 6.

Проницательность: 5 + 1 = 6.

Выносливость: 3 + 3 = 6.

Репутация: -13 — 3 = -16.

В заднее место эту репутацию! Мне теперь проще удалить её на хрен, чем поднять!