Милый Каин

С этими словами она бросилась на кровать и закрыла голову руками. С давних времен, с раннего детства Лауры, Хулио успел уяснить для себя смысл такого поступка. Он означал только одно: «Оставьте меня все в покое! Я хочу поплакать». Омедас уважал это право, поэтому вышел из ее комнаты и закрыл за собой дверь.

Он уже отошел от нее на несколько шагов по коридору, но все-таки расслышал голос Лауры, приглушенный подушкой.

— Идиот! — донеслось из-за двери.

В столь поздний час проспект Веласкеса был почти пустынен. Хулио вел машину и размышлял о случившемся. Мысли его были невеселыми.

«Вполне вероятно, что последний эмоциональный возглас Лауры, как ни странно, достаточно точно описывал мою роль во всем этом деле. Может быть, я и вправду поступил, мягко говоря, неумно, начал отчитывать племянницу, когда ее скорее следовало похвалить за сообразительность и решительность. Как и подобает настоящей шахматистке, она сумела воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы взять важную фигуру, которую так беспечно зевнул противник. В результате этой короткой, но эффектной и, кстати, эффективной атаки тот остался безоружным перед нею. С точки зрения шахмат этот ход Лауры заслуживает как минимум пары восклицательных знаков».

Тем не менее дядя решил применить для оценки поступка племянницы другой критерий, о котором часто говорил ему отец. Цель далеко не всегда оправдывает средства. Судьба нагловатого соседа и его инструмента, в общем-то, не слишком беспокоили Хулио. Гораздо больше его волновало отсутствие четкой моральной ориентации у племянницы. Она не смогла правильно идентифицировать нравственную составляющую своего поступка не только в сам момент похищения тромбона, но и гораздо позднее, когда схлынул адреналин, вызванный рискованностью и нестандартностью найденного ею решения проблемы.

С позиции индивидуалистической этики действия Лауры были абсолютно корректны и справедливы. Другое дело, что с точки зрения человека, так или иначе учитывающего настроения и правила, принятые в обществе, этот поступок не мог не вызывать осуждения. Справедливо ли было нарушать закон, учитывая, что тот тип, который пострадал от этого, сам вполне очевидно плевать хотел на права окружающих?

«Что честно, то понятно. Что справедливо, то и законно. Как хорошо, если бы все в жизни было так просто. Вот как интересно все обернулось. Я с удовольствием похвалил Лауру за проявленную самостоятельность, решительность и тягу к справедливости, но в конце концов отругал ее и довел до слез, наговорил того, чего мне не хотелось бы озвучивать».

Дядя прекрасно понимал, что у племянницы своя жизнь. Бесконечно направлять все ее поступки и принимать за нее решения он не сможет. Впрочем, Хулио чувствовал, что способен научить Лауру еще многому, если, конечно, она этого захочет.

«Господи, как же недавно я брал эту маленькую девочку с собой на прогулку и порой часами без перерыва был вынужден отвечать на ее бесконечные детские „почему?“. Она всегда была хорошим ребенком, в меру послушным, но не до скучной предсказуемости, вполне самостоятельным и очень любознательным».

Хулио прямо сейчас мог бы выстроить этапы эволюции Лауры как взрослеющей личности. К сожалению, сегодня она стояла на пороге нового этапа, того, на котором влияние как матери, так и дяди становилось все меньше и меньше. Пока что девочка еще говорила Хулио правду, практически не обманывала его, но при этом уже была готова пожалеть о своей искренности.

Примерно до пяти лет девочка старалась не врать взрослым, потому что ассоциировала ложь с наказанием. Годам к десяти она научилась не обманывать старших уже сознательно, из чувства благоразумия и уважения к ним. Теперь Лаура явно стояла перед выбором, решала, доверять ли и дальше свои сокровенные мысли и чувства людям, еще недавно самым близким. Ее явно так и подмывало скрыть от матери и дяди что-нибудь важное для нее, не сказать правды ради достижения каких-то своих целей. Похоже, она была уже готова если не соврать, то хотя бы умолчать о том, что следовало бы рассказать старшим.

Хулио понимал, что такое отношение к проблеме правды и лжи влечет за собой весьма опасное изменение в личности, в системе морально-нравственных критериев, применяемых в жизни. Так ложь во спасение, из чувства самосохранения, постепенно переходит в ту, которая используется ради достижения каких-то целей. Ложь очень быстро может стать сильнейшим, стратегически важным оружием, применяемым направо и налево.

Странное дело! Это явление, наблюдаемое практически повсеместно, в особенности у представителей младшего поколения, нигде и никем толком не изучалось, не рассматривалось ни в научных работах, ни в лекционных курсах. А ведь теоретическое осмысление этой проблемы очень пригодилось бы студентам, представителям этого самого юного поколения, которое зачастую уже жило по новым, неведомым ранее правилам.