Милый Эдвард

Эдвард пытался вспомнить, как ведут себя нормальные люди, чтобы отвлечься от странного напряжения, витающего в воздухе. Первый день в школе, хотя раньше он никогда не был в настоящей школе, представлялся таким же хаотичным и неопределенным, как и любой другой. Сердце ровно билось в груди, в голове снова щелкнуло, Эдвард старался дышать.

– Раньше ты ходила в церковь, Mamí, – сказала Шай.

– До того, как я образумилась. Мне промыли мозги в Мексике.

Шай ерзала на заднем сиденье. Они с матерью три дня спорили о том, как ей одеться, чтобы вернуться в школу, и в конце концов пришли к сомнительному компромиссу: Беса выбрала розовую юбку с оборками, а Шай – голубую бейсбольную футболку. Однако девочка позволила матери заплести ей волосы, и в то утро Эдвард наблюдал за процессом, стоя на крыльце. Руки Бесы глубоко зарылись в шевелюру дочери, а Шай запрокинула голову, закрыла глаза и наслаждалась. Обе молчали, и от этой сцены исходило какое-то особенное умиротворение.

– Ты заставляешь Эдварда нервничать, а он не должен нервничать, потому что дети в этой школе идиоты. Они не стоят внимания. Мне лучше знать – я общаюсь с ними с пяти лет, – выпалила Шай.

– Я не нервничаю, – возразил Эдвард, зная, что никто ему не поверит.

– Тебе больше подходит учеба на дому, – сказала она. – Сидеть целыми днями и читать книги.

Эдвард пожал плечами. Отец очень рано растолковал ему и Джордану свои претензии к школьной системе.

– Не то чтобы она ужасная, – сказал Брюс. – Но в каждый класс набирают по крайней мере двадцать пять детей, что делает обучение неэффективным. Школами управляют как заводами или, что точнее, тюрьмами. Тебя заставляют стоять в очередях, по звонку перемещают из помещения в помещение, раз в день разрешают бегать по огороженному двору. Ничто из этого не способствует развитию мышления и творчеству. Стоит вам начать углубляться в тему, как вас выдергивает звонок. – Отец потер голову – признак того, что был взволнован. – Думаете, это разумно?

Джордан, которому тогда было восемь лет, и пятилетний Эдвард пожали плечами. Но поздно вечером, после изматывающего дня, наполненного математическими задачами, игрой на фортепиано и разными мыслями, один из них произнес в темноту: «Держу пари, школа была бы лучше, чем это».

– Хочу учиться с Шай, – произнес Эдвард. Он был одет в серые брюки и белую рубашку на пуговицах, которую приготовила Лейси. Он не узнал эту одежду, и на то были свои причины. Тетя купила ему целый гардероб после несчастного случая, и она одевала его не так, как мама. Эдди носил яркие цвета, брюки-карго и поношенные футболки Джордана, а Эдвард носит отглаженные джинсы, белые футболки и, по-видимому, строгие брюки.

Когда они остановились у школы, Беса сочувственно посмотрела на него.

– Pobrecito[7], не волнуйся, вы с Шай будете учиться вместе. Мы об этом уже позаботились.

Огромное кирпичное здание принадлежало средним и старшим классам. Лейси, Беса, Шай и Эдвард остановились у входа для учащихся средней школы – старшие использовали другой вход и учились на двух верхних этажах, а нижние этажи оставались школьникам помладше. Эдвард, пытаясь сохранить равновесие, фокусировался на спине Шай. Он больше не нуждался в костылях, но его ноги все еще слабы. Раньше он видел школу только по телевизору, и, кажется, настоящая ничем не отличалась от экранной. Пара административных кабинетов у главного входа, кафельные стены, прямоугольные шкафчики и ряд дверей, ведущих в классы. Все это не было похоже на домашнее обучение: он читал книги, развалившись на диване в гостиной или на двухъярусной кровати, корпел над математикой, сидя за кухонным столом, пока отец готовил ужин.

Эдвард шел осторожно, дети смеялись и перекрикивались, пока расползались по длинному коридору. Иногда взрослые пытались угомонить их.

– Дети! – кричал какой-то учитель. – Успокойтесь!

Он говорит это не мне, думал Эдвард.

Щелк, щелк, щелк. Эдвард сел рядом с Шай и стал наблюдать за тем, как учитель выписывает на доске формулу для нахождения площади треугольника. Эдвард уже знал ее, отец научил его этому много лет назад. Через несколько минут он понял, что мог бы сам вести этот урок – математика для него вещь простая и обычная, как дыхание. Потом другой урок, учительница в лавандовом платье, которая смотрела куда угодно, но только не на Эдварда. После был шумный кафетерий: Шай помогла ему с подносом, и он грыз мясной рулет, цвет которого точь-в-точь совпадал с цветом его брюк.

Эдварду казалось, что его преследует облако жужжащих пчел. Шум беспокоил: он надвигался с потолка и пола одновременно.

– Представь себе, что мы сидим в Большом зале. Помнишь, все тоже шептались за спиной Гарри в его первый день в Хогвартсе? – говорила Шай, тыкая вилкой в картофельные шарики.

– Я не сделал ничего такого, о чем можно было бы шептаться.

– Ты сделал столько же, сколько и Гарри на тот момент.

Оу, подумал он. Точно.

Эдвард уже выходил из кафетерия, когда кто-то хлопнул его по плечу. Он оглянулся и увидел смуглого мужчину с усами.