Он сидел и слушал красивую Ларису, которая тщательно, в деталях описывала ему, каким образом и где, а главное, в какое время можно найти типа с фотографии, дабы отправить несчастного к праотцам. Живчик делал вид, что слушает ее внимательно, одновременно пытаясь успокоить свои панически метавшиеся мысли и мыслишки, и с облегчением поднялся из-за столика, едва Лариса, заставив Серегу предварительно записать номер своего мобильного, милостиво кивнула:
– А теперь идите, я еще посижу… Если возникнет необходимость, встречаться будем здесь… Надеюсь, этого не произойдет.
Живчик тоже на это надеялся, но ни одной умной идеи в его несчастную голову в этой связи пока что не приходило…
«И не придет», – с тоской подумал он, выскакивая на улицу и едва не брякнувшись прямо возле кафе. Пока они столковывались с Ларисой, снаружи подморозило и сделалось скользко, образовались какие-то кочки. Даже центр в последнее время чистили плохо, в основном посыпали какой-то дрянью, от которой моментально портилась и приходила в негодность даже солдатская обувка с прочными подошвами: Серега как раз и носил солдатские ботинки, поскольку на модельную обувь пока что не заработал.
– Вот тебе и заработок, – горько усмехнулся он. – И что теперь делать-то?!
Делать оставалось только одно: в очередной раз ползти к Кувейту (Живчик именно так продолжал про себя называть Степана Ивановича). И колоться по полной программе, ведь именно хозяин спас его от этой суки судейской… Спас, называется… Спасибочки большое!..
Никаких слов, даже матерных, на которые Живчик был большой мастак, у него в тот момент не сыскалось, дабы определить эту бабу. То есть обеих баб… Окончательно запутавшись, Серега огляделся, наконец, вокруг, дабы сориентироваться, куда именно занесли его ноги. И, определившись, кинулся к ближайшему метро.
Степан Иванович Куветов вполне достойно существовал в маленьком по нынешним меркам особнячке, выстроенном им на московской окраине – на сегодняшний день все еще почти чистой экологически и не потерявшей многочисленных рощиц и парков благодаря расположенному рядом водохранилищу. Особнячок был одноэтажный и вмещал в себя всего восемь комнат, включая комнату для обслуги. Два прилагавшихся к обслуге охранника проживали вне дома, в специально выстроенном для них флигельке.
Конечно, предполагать, что нынешнее благополучие Кувейта держится на трех магазинчиках, торгующих дешевой бакалеей и пивом, мог исключительно такой наивный пупсяра, как Живчик. Но именно за эту наивность Степан Иванович, сентиментальный, как все жестокие и циничные люди, и ценил Серегу. Правда, до определенной степени. До той самой грани, за которой вся и всяческая сентиментальность заканчивалась.
Когда Живчик внезапно, без предупреждения, приперся к только-только собравшемуся расслабиться в обществе очередной длинноногой модельки Степану Ивановичу, да еще и в одиннадцатом часу вечера, Кувейт не то чтобы разозлился, однако насторожился. Понимал, что без особой причины тот сюда, да еще на ночь глядя, не сунулся бы.
– Пошла вон, – равнодушно бросил он модельке, совсем недавно сменившей предыдущую товарку: потенции Кувейта с учетом его возраста мог позавидовать любой молодой мужик.
Девица хотела обидеться, но потом припомнила, сколько зелени отваливается ей за подобные услады, и, мило улыбнувшись, растворилась в соседней комнате.
– Пусть войдет, – буркнул Степан Иванович, грозно (так, на всякий случай!) поглядев на охранника, решившегося нарушить уединение хозяина под напором Живчиковой мольбы.
Серега не вошел, а, можно сказать, влетел, и поначалу Кувейт с трудом разбирался в его путаной болтовне, которая выровнялась и стала более осмысленной только после того, как он счел необходимым прикрикнуть на своего любимчика.
– В-вот… – завершил, наконец, изложение свалившейся на его голову печали Живчик и тоскливо посмотрел на хозяина. – Вы мне, Степан Иванович, заместо отца родного, можно сказать. Как же теперь быть, а?.. Может, есть чем надавить на эту сучку судейскую, чтобы отвяли от меня со своей шлюхой, а?
Кувейт каменно молчал. Пауза все длилась и длилась, и Серега, горестно опустив голову, словно именно он и был виноват во всей этой гадости, застыл посреди хозяйской спальни, тоже молча разглядывая черно-красный узор настоящего текинского ковра, украшавшего пол.