Миллионер

— Делать миллионы и миллионы, — ответил «охотник на людей». — Грубо говоря, ты прав — клиника. Их, — дернул головой вверх, — всех сейчас клинит. Живут, суки, одним днем.

— А почему она всех держала? И братков, и ментов бывших, и нуреков.

— Ну, ни всех, скажем, — проговорил г-н Стахов. — Твой Васёк, например, вышел на тропу войны… А почему держала? Характер, как у змеи, и подружки… в высших эшелонах власти. А это самая лучшая крыша.

— Что же они, бляди, со страной делают?

— Ничего, — ответил «охотник». — Выдюжим.

А что остается делать? Остается жить на милой сторонке, да дюжить, е……………! П…………..! Х…………….!..!..!

Между тем акция «Аутист» перешла в завершающую стадию. Все участники были помещены в служебное помещение. Каждый вел, как считал нужным. Форсистый Миша Брувер поник головой и старался делать вид, что он оказался жертвой обстоятельств. Жаль, что у меня не было возможности двинуть его по лживому уху.

Лира Владимировна от всего открещивалась и требовала, чтобы ей позволили сделать конфиденциальный звонок. Она надеялась таки убыть ближайшим самолетом в цукорный Цюрих. Я поглядывал на неё и понимал, что такие не сдаются. Их надо уничтожать. С коброй нельзя договориться о мирном существовании, смерть — их призвание.

Мая была прекрасна в гневе, но сдерживала себя, играя желваками. И было непонятно, что её больше всего бесило: бабушка, которая поступила столь эгоистично, или вся эта неприятная ситуация, могущая бросить тень на репутацию господина Крутоверцера.

А Илюша, накачанный лекарствами, спал, как младенец, и был далек от маеты этого безумного-безумного мира.

Что касается меня, то чувствовал себя победителем, но во рту — горечь поражения. Смешанные такие чувства, как сыр рокфор. Вкусный, а пахнет не стиранными носками.

Когда обстановка более менее успокоилась и сочинялись протоколы, менхантер подвел меня к человеку с выразительным лицом чекистского генерала. Оно было энергично, морщинисто и мужиковато.

— Это Слава Мукомольников, — представляет «охотник» меня.

— А, миллионер? — усмехается человек. — А я генерал Старков. А что с мордуленцией?

Я закатываю от возмущение глаза: ну, сколько же можно?

— Его рашпилем пытали, — шутит менхантер.

— Рихтовали, — генерал глядит на меня испытывающе. — Приятно чувствовать себя миллионером?

— Так не дали почувствовать.

— Не твое это дело, Слава, — заявляет простодушно. — Нормальный же русский парень, а не как эти… чикагские мальчики, — морщится.

— Кажется, вы не любите «мальчиков», — позволяю себе заметить.

— А кто их любит, сучей? Но речь не о них. Время их тоже прийдет, говорит с напором. — Что нам с тобой делать?

— А что делать с русским парнем? — развожу руками. — Отпустить в чисто русское поле.

— Во, сукин сын, — удовлетворенно качает головой.

— А я предупреждал, — хмыкакт Александр. — Самородок.

— Ох, эти самородки, — вздыхает господин Старков. — Давай договоримся по душам.

— Давайте.

— Берешь своего самородка, — указывает взглядом на спящего аутиста. И с глаз долой. Чтобы мы про вас больше не слышали. Никаких азартных игр на бирже. Если согласен, иди!

— А если не согласен?

— В кутузку, — то ли шутит, то ли нет.

— Согласен он, согласен, — Александр оттесняет от генерала. — Все, закрыли тему.

Я шумно вздыхаю: действительно, зачем играть на валютной бирже, если можно просто жить. И работать или сторожем, или кочегаром, или могильщиком, или продавцом, или папарацци, или жиголо, или менхантером, или килером, или… ну и так далее. У нас все профессии важны и хороши.

— Спасибо, — говорю Александру. — А как быть с Галаевым? — Вспоминаю.

— А никак, — пожимает плечами. — Для тебя его нет, равно, как для него — тебя.

— Это как?

— Я с ним поговорил, — усмехается многозначительно, — по душам.

— И что?

— В этой истори он потерял пол-лимона долларов, но он всех прощает.

— Ишь ты, бескорыстный какой? А я миллион потерял?

— Слава, все закрываем тему, — поднял руки, мол, хватит, достали вы всех своими миллионами.

Я это понимаю и повторяю:

— Спасибо, — и дополняю не без иронии. — Век не забуду. Никого и ничего.

— Лучше забудь, — шутит.

Как говорится, в каждой шутке доля шутки. А, может, и нет?

Кое-как разбудив Илюшу, вывожу его на улицу. Ночь прохладна и бодрит, равно как и напряженный гул самолетов. Я осматриваюсь — тихо катит спортивный автомобиль. Тормозит рядом с нами. Открывается дверца. Не говоря ни слова, усаживаю Илью на заднее сидение, потом плюхаюсь сам — на переднее.

Лицо Маи спокойно и сосредоточенно. Тени и световые сполохи искажают его. И мне кажется, что на её лице — маска. Сейчас это маска деловой женщины, принявшей некое решение.

— А куда мы? — спрашиваю.

— К нам, — отвечает. — На дачу. Отдохнем. Переведем дух.

— И что?

— И за работу, товарищи.

— Какую работу?

— Наш уговор остается в силе, — морщится. — Бабушка выжила из ума.

— И убила дедушку, — истерично посмеиваюсь я. — Нет, с меня хватит. Думаю, Илюше тоже.

— Ты не прав, Слава.

— И потом: я дал слово СБ не играть на валютной бирже. Никогда в жизни.

— Ничего, — ощеривается. — Мы с ними договоримся.

— Нет, я сказал!