Миллион миров

— Уже скоро. Вам следует знать, что астероидный поток густой, и шансы столкновения выше тридцати процентов, а шансы фатального столкновения не просчитываются, но предположительно в районе двух процентов. Щиты успешно отразили уже одиннадцать ударов во время полёта.

— Я даже не почувствовал.

— Мы следим за поведением пыли и астероидов, и научились фиксировать искажения пространства. Сенсоры «Гаррака» в общих чертах видят ландшафт скомканности по вашему маршруту. Но я смогу вести корвет уже не более минуты: вскоре сигналы станут слишком хаотичными, чтобы мы могли поддерживать связь, и я мог управлять кораблём. Вам придётся довериться навигационным системам «Гаррака», увы, их уровень технологий ниже нашего. Щиты отключатся автоматически, когда система не увидит возможности манёвра и пролёта без взаимопроникновения полей в самих себя — что активирует эффект Шарна-Крюгера. Скорее всего, щиты несколько раз будут отключаться и снова включаться после прохождения скомканных участков.

— Я их почувствую?

— Вероятно так же, как прохождение сквозь искажённые врата.

— Мне показалось, или ты уже начал сбрасывать скорость?

— Цель уже близко, выполняю торможение, — подтвердил Гамма. — Достижение… пять ми… центрального узла… нут… через. Рвётся… связь.

Слова начинали поступать в неправильном порядке, вперемешку: одни звуки дошли до них быстрее, скользя по неравномерно скомканному пространству, другие медленнее.

— Передай Граю, чтоб искал дракона! — поспешно выкрикнул Фокс.

— …Рощайте, сеньор.

— Сеньор? Это самое подходящее, что ты сумел выбрать?

Но связь уже прервалась.

— И ты рощай, Гамма, — вздохнул Одиссей.

Он собрался с силами и поднялся, сфера послушно съежилась и стянулась к телу, облегая его множеством слоёв. Удивлённая Чернушка оказалась снаружи, её шея изогнулась вопросительным знаком: это всё? Так мало?

— Всё, Чернушка, мы отдыхали, сколько могли. Наступает время сражаться.

Скафандр держал израненное тело, как прилегающий экзоскелет. Сейчас он работал в режиме мед-капсулы: питал носителя через кожу и впрыскивал регенерирующие вещества, ведь Одиссею была нужна каждая кроха сил.

Чтобы подчеркнуть важность своих слов, Фокс взял птицу руками за морду, и сказал ей прямо в лицо:

— Чернушка, слушай внимательно. Скоро искажение будет повсюду, а потом корабль и вовсе разнесёт на молекулы… так или иначе. Тебе надо убираться. Как только мы войдём в сердце аномалии, прыгай на «Мусорог». Прыгай домой, слышишь?

Птица медленно высвободилась и с сомнением наклонила голову вбок.

— Слушай меня, глупая, — грустно сказал Фокс, чувствуя, как нервное напряжение постепенно сжимает его изнутри. — Хоть ты и венец эволюции, но я всё-таки твой хозяин. Ясно?

Чернушка слабо проскрипела что-то на грани с ультразвуком и отвернулась, вспрыгнула на обломанную панель. Ей явно самой здесь не нравилось, и не будь рядом Фокса, она бы давно сбежала домой, в своё уютное гнездо из металлолома.

— Вот и умница. Ты лучшая космическая птица из всех, что я встречал. А теперь поиграй сама, у папы дела.

Его лицо отвердело, а единственный глаз внимательно смотрел вперёд.

— «Гаррак», дай визуал.

Никто не ответил, голосовой интерфейс корвета не умел говорить по-человечески, а панель управления была разворочена и мертва. Но Гамма инсталлировал в систему управление на человеческом языке, поэтому лицевая поверхность скафандра осветилась, превращаясь в панорамный вид. И хотя человек готовил себя к чему-то подобному, он всё равно не сдержал поражённого вздоха.

Сотни космических рек сходились к центру аномалии. Здесь уже было видно невооружённым глазом, насколько ненормально пространство: астероидные реки петляли, расслаиваясь и сходясь, но и пустота между была скомкана до предела — настолько, что даже вакуум стонал от пресыщения самим собой.

Сердце аномалии было размером с планету, оно дышало, словно невообразимое живое существо. Из центра рвались во все стороны свет и жар, но они вязли в туманностях пыли, которые клубились в диковинном танце.

Всё это зрелище выглядело будто кривое зеркало, которое треснуло сразу во все стороны — потому что от сердца расходились неровные пласты пространства с разной перспективой. Одни шли вперёд и при этом вдаль, другие назад и совсем близко к смотрящему, третьи косо и неравномерно — как в обезумевшем трёхмерном арте.

В этой симфонии беспорядка Одиссей Фокс должен был найти то важное, что подтвердит или опровергнет его сумасшедшую догадку и обречёт на успех или неудачу его спонтанный план. Он впился взглядом в панораму и с помощью фокусирующего увеличения скользил по астероидным рекам, выискивая одну, ту самую, нужную…