Миллион миров

— Я прекрасно это понимаю, — Ана побледнела. — И буду знать свою роль: послушной ученицы великого детектива.

— И со временем ты увидишь, сколько на самом деле значит эта роль, — отрезал Одиссей. — А сейчас, пожалуйста, найди на этом корабле капсулу экстремальной медицинской помощи и подготовь к приёму пациента-человека. Мы не знаем, в каком состоянии Робинзон, если он ещё жив.

Через прозрачные сегменты сферы было видно, как приближается безымянная планета с длинным регистрационным номером. И, боже мой, она была оранжевая, но лиловая, ровная, но кривая, пупырчатая, но колючая. Двойственная целиком от и до. Эмо-панель взорвалась всеми оттенками восторга.

«Это не координаты планеты» крикнул кто-то. «Это координаты чудес!»

— Бедный Роберт, — содрогнулся детектив. — Как же он жил в таком мире?

— Первую тысячу лет тяжело, а потом привыкаешь, — полчаса спустя философски ответил высохший и истощённый старичок, лежащий в открытой мед-капсуле.

Его кожа была загорелой клочками: белые участки соседствовали со смуглыми, смуглые с тёмными от загара. Редкие белесые волосы, как тонкая солома, неровно падали на измученный выживанием лоб. На макушке ближе к затылку красовалась грубая, хоть и давно зажившая рана: след от проникающего удара, который когда-то уничтожил его нейр.

Робинзон выглядел как сморщенный губошлёпый туземец — каждая черта по-отдельности плоха и некрасива, но вместе они складывались в удивительно живое и вызывающее симпатию лицо. Оно то замирало, и тогда походило на затвердевшую маску страдания напополам с улыбкой. То оживало, и тогда лучилось иронией и добротой.

— Солнце-то ни в чём не виновато, оно светит ровно, а вот здешняя атмосфера пестрит, — пояснил Роберт, заметив взгляд Аны. — И носовые фильтры часто забиваются, потому что местный воздух то пожиже, то погуще.

— Вы умудрились выживать четверть века в повреждённом блоке колонизации, притом, что на этой планете даже воздухом дышать нельзя?!

— Можно, только осторожно, — возразил сморщенный человечек. — Лёгкие не любят, когда их пучит и начинают капризничать, протестовать…

— Имейте в виду, согласно Большому Старательскому закону этот мир принадлежит вам! — волнуясь, сообщил Корвин. — Вы прожили на ничейной планете в одиночку больше пяти полных циклов, и теперь владеете всем, что здесь есть.

— Я говорил Мег об этом! — подняв кривой указательный палец, переломанный в двух местах, со слабой улыбкой ответил истерзанный жизнью Робинзон. — Говорил, что я здесь хозяин! Но она никогда меня не слушает.

— Мег? Вы так назвали планету?

— Мегера, а как же ещё, — кивнул Роберт, и жалобно добавил. — Сущая стерва, я так с ней настрадался!

— Мы можем забрать вас прямо сейчас и отвезти в любую систему, — сказал Фокс, с состраданием глядя на владельца одной из самых уникальных планет галактики.

Старичок со вздохом закрыл глаза, хотя он ни на секунду не мог расслабиться и замереть, всё время слегка двигался и дёргался, менял положение тела. Это стало неистребимой привычкой спустя двадцать пять лет на планете, где гравитация двоилась, и приходилось всё время переступать ногами и перехватывать руками, чтобы не упасть и не подлететь.

— Боже, я могу расслабить мускулы, на самом деле расслабить, — неверяще и растерянно пробормотал Роберт. — И в глазах ничего не рябит. Всё вокруг такое… одномерное. Как это может быть?

Все молчали, не зная, что здесь можно сказать.

— Как вы меня нашли? Что с Этлибом?

— Если вы имеете в виду старого друга-октопода, то он в тюрьме, — ответил Фокс.

— А вы знаете, что Этлиб убил всю нашу команду?

— Он практически признался в этом перед миллионами зрителей.

— Запрограммировал поля и контуры станции, чтобы они открылись, и комнаты заполнились воздухом Мегеры. Наши друзья и соратники задохнулись с такими криками, а я…

Робинзон замолчал, потом слабо махнул рукой.

— А я не сумел ему помешать. Может, потому что до последнего верил, что он этого не сделает.

— Мы всё не могли понять, как так вышло, что спрут убил всех ради сокровища, но само сокровище не получил.

— Я сказал Этлибу, что не буду радоваться жизни вместе с ним, — пожал плечами старик. — А всем его выдам. И если он не хочет ответить за свои преступления, то ему придётся меня убить.

— Но он не смог.

— Он ответил, что в тюрьме сижу как раз я… и оказался прав! Разбил мне нейр, а его вирус уничтожил инфосистему, оставив только жизнеобеспечение, да и то, не целиком. Он всё продумал, чтобы я оставался здесь, на Мегере, и не смог сбежать.

Старичок посмотрел на них смущённо.

— Этлиб считал, что любит меня, можете себе представить? Хотя, когда мы познакомились, он был абсолютно уверен, что ни одно создание, лишённое щупалец, не может знать настоящей любви. А я думаю, если любовь такова, то нужно бежать от неё без оглядки, изо всех сил.

Старичок замолчал и прикрыл глаза рукой, хотя затем неловко добавил:

— Впрочем, я люблю свои фигурки. Они мне как дети, я выжил только благодаря им.