Миллион мелких осколков

Хэнк заводит мотор, мы срываемся с места, едем в городишко. Хэнк сосредоточенно следит за дорогой, а я смотрю по сторонам и размышляю. Несколько дней назад природа начала замедлять движение соков, готовилась к зиме и смерти. И вот она замедлила соки, приготовилась и умерла. На деревьях ни листочка, на земле ни травинки, не видно ни птиц, ни насекомых, ни зверья. Громыхает все громче, ближе, снежный дождь становится сильнее и гуще, и ветер норовит опрокинуть фургон в канаву. Хэнк не отрывает глаз от дороги. Я смотрю в окно и размышляю. Я помню подробно весь тот месяц, когда начал наблюдать за ней. Она из Коннектикута, ее отец был крупным инвестиционным банкиром в Нью-Йорке, а мать играла в теннис и бридж и была президентом местной молодежной лиги. Она ходила в престижную женскую школу в Массачусетсе. У нее были старшие брат и сестра. Друга никогда не было.

Я познакомился с ней, когда мой приятель попросил продать ему немного дури. Сам он не курил, поэтому я спросил, для кого, он ответил – для девчонки по имени Люсинда, которая живет в моей общаге, я сказал, что должен сначала познакомиться с ней, он назвал мне номер комнаты, и я нашел ее, постучался, дверь открылась, за ней стояла она. Высокая, тонкая, с толстыми косами цвета льна, глаза – осколки арктической льдины. Я не был знаком с Люсиндой, не знал, что у нее есть соседка, и рта открыть не мог, а она стояла на пороге. Она стояла на пороге.

Привет.

Я все смотрел на нее.

Могу тебе чем-нибудь помочь?

Я попытался открыть рот, но он не слушался, а сердце колотилось, руки дрожали, голова кружилась, я испугался, разволновался и чувствовал себя полным ничтожеством. Она стояла передо мной. Прямо передо мной. Высокая, тонкая, с длинными светлыми волосами, как нити шелка, глаза – осколки арктической льдины.

Я развернулся и вышел, так и не проронив ни слова. Не оглядываясь, пошел к себе в комнату, достал бутылку хорошего спиртного и основательно набухался. Сердце все так же колотилось, руки дрожали, впервые в жизни не от алкоголя и наркотиков, и впервые в жизни алкоголь и наркотики не помогли успокоиться.

Въезжаем в город, на улицах пустынно. На стоянках нет автомобилей, в магазинах – покупателей, молодые мамы не гуляют с детьми, старики не сидят на скамейках, потягивая кофе и обмениваясь вековой мудростью. Магазины открыты, но простаивают зря. Только ветер, да гром, да дождь со снегом не теряют времени зря. Наяривают все сильнее.

Паркуемся на том же месте перед тем же домом, Хэнк нагибается, открывает ящик для перчаток, вынимает два старых желтых теннисных мячика. Протягивает мне.

Думаю, они тебе пригодятся.

Зачем?

Я мало в чем разбираюсь, разве что рыбу ловить умею да машину водить, но сдается мне, что тебе сегодня придется несладко.

Возможно.

Обезболивающее или анестетики тебе запрещены, пока ты в реабилитационном центре. Я открыл эту штуку для себя. Когда станет больно, сожми их покрепче.

Я беру мячики, сжимаю.

Спасибо.

Не за что.

Он выходит из фургона, я за ним, мы захлопываем двери и идем к дому, поднимаемся по лестнице в кабинет стоматолога. Дверь открыта, и мы входим внутрь, я сажусь на диван в вестибюле, а Хэнк идет в приемную, разговаривает с администратором. Прямо передо мной лежит книжка про слоненка Бабара. Беру, начинаю читать. Помню, как читал ее ребенком, упивался и воображал, что мы с Бабаром друзья, что я его постоянный спутник во всех приключениях. Он летит на луну, я с ним. Он сражается с разбойниками в Египте, я с ним. Он спасает свою подружку от охотников за слоновой костью в саванне, я руковожу операцией. Я любил этого треклятого слоненка, и мне нравилось дружить с ним. В моем несчастливом, безрадостном детстве Бабар – одно из немногих светлых воспоминаний. Мы с Бабаром вдвоем, мы всегда одолеем любых подонков. Хэнк возвращается, садится рядом.

Они готовы принять тебя.

Хорошо.

А ты готов?

Сжимаю теннисные мячики.

Да.

Интересно будет посмотреть на тебя с зубами.

Интересно будет жить с зубами.

Встаю.

Я скоро вернусь, Хэнк. Спасибо тебе за все.

Брось ты.