Миллиардер под прикрытием (ЛП)

- Моя мама ушла от папы до того, как они узнали, что она беременна. Он узнал об этом только тогда, когда меня отдали в дом мальчиков, а его имя было указано как имя моего отца.

- Я ничего не понимаю. Тогда зачем ты притворялся, что он твой приемный отец?

- А ты как думаешь? Из-за Чезаре. Из-за угрозы, которую он представлял. Папа никогда никому не мог сказать, что я его настоящий сын, потому что он пытался защитить меня.

- Нет, - повторила она, продолжая качать головой, как будто это само по себе отрицало все, что он сказал. - Он не хотел тебя защищать. Он бил тебя, Вульф. Я знаю. Я видела синяки на твоем лице.

Еще одна ложь, о которой он должен был рассказать. Еще одна манипуляция, которую ему пришлось совершить.

- Он никогда меня не бил, Лив. Никогда. Синяки были от тренера по боксу, который у меня был. Папа думал, что де Сантис скорее поможет мне, если подумает, что Ной меня избивает.

На этот раз Оливия не произнесла ни слова, просто уставилась на него, все еще целясь прямо в сердце.

- Он думал, что это также вызовет у тебя сочувствие, - продолжал Вульф, не в силах остановиться теперь, когда уже начал. - Так оно и было.

В ее выразительных голубых глазах была боль, глубокая, нестерпимая боль, которую он чувствовал и глубоко внутри себя. Казалось несправедливым, что он всегда причинял ей боль. Словно он продолжал наносить ей удар за ударом.

Он не хотел говорить ей ничего из этого, но пообещал себе, что больше не будет лгать ей. Он расскажет ей правду о своей миссии, о том, что собирается сделать, и ничего не утаит.

Это изменит их отношения, возможно, безвозвратно. Любые дружеские чувства или чувство связи, которые он испытывал в ее объятиях, исчезнут. Он знал это.

Но правда была важна, даже если это было болезненно. Даже если ему тоже будет больно. И это, конечно, было чертовски более важно, чем его нетерпеливый член, который только и хотел вернуться с ней в постель, а не тратить часы на разговоры.

- Зачем ты мне все это рассказываешь? - ее голос был надтреснутым и хриплым. - Как ты думаешь, что произойдет? Что я вдруг скажу: «конечно, Вульф, мой отец был плохим, ты можешь убить его, без проблем»?

- Нет, я так не думаю, - он выдержал ее взгляд. - Я говорю тебе это, потому что больше не хочу тебе лгать. Ты заслуживаешь правды.

Слеза скатилась по ее щеке.

- Если правда - это то, чего я заслуживаю, то я, должно быть, была очень, очень ужасным человеком.

Вид этой слезы и боль в ее голосе заставили все его внутренности сжаться внутри него, словно животное разрывало его плоть. Да, он знал, что это не то, что она хотела услышать. Он знал. Но вся эта ложь.... Он тоже не мог продолжать лгать ей.

Он хотел протянуть к ней руку, забрать пистолет и притянуть ее к себе, поцеловать, чтобы прогнать слезы. Прикасаться к ней, гладить ее, пока вся боль не уйдет и в этих прекрасных голубых глазах не останется ничего, кроме удовольствия.

Но он не мог этого сделать. Не после того, что он только что рассказал ей, что собирается убить ее отца.

- Ты не ужасный человек, - сказал он, потому что не мог придумать, что еще сказать. - И ты заслуживаешь гораздо большего.

Ее ресницы опустились, скрывая ее взгляд. Затем она опустила пистолет и осторожно положила его обратно на стол.

- Не собираешься использовать его? - пробормотал он.

- Я не могу застрелить тебя, и ты это знаешь.

Наступила напряженная, ужасная тишина.

Оливия подняла на него глаза, полные боли.

- Пожалуйста, не убивай его, Вульф. Ради меня. Пожалуйста.

Вот черт.

Ему казалось, что она проникла прямо в него, схватила его сердце и теперь очень осторожно сжимала его в своих руках.

- Я должен, - выдавил он, стиснув зубы. - Это моя миссия. Смерть отца должна быть отомщена. Эта тупая гребаная вражда должна закончиться, и она не закончится, пока твой отец не умрет.

Оливия снова медленно покачала головой.

- Откуда ты знаешь, что он убил Ноя? У тебя нет доказательств. Коронер сказал, что он умер, упав с коня.

- Я найду доказательства.

- Нет, Вульф. Убийство моего отца - это не выход. Я знаю, что он тебе безразличен, но, если ты хоть что-то чувствуешь ко мне, пожалуйста... не делай этого.

Эти нежные пальцы вокруг его сердца сжались еще сильнее, усиливая боль. Он никогда не думал, что, когда дело дойдет до этого, именно она встанет у него на пути. По крайней мере, не так.

Он никогда не думал, что будет так больно. Что в конце концов он усомнится в себе. Что в конце концов он усомнится и в собственном отце.

Он потянулся за пистолетом, положил на него руку, притянул к себе и снова поставил на предохранитель. Но продолжал держать его в руке, напоминая о том, что ему нужно было сделать. Напоминание об обещании, данного его отцу.