Миллиард секунд

В этот момент в голове что-то щелкнуло. Резко. Знаете, как в мультиках загорается лампочка в голове, так и у меня. Может, именно она щелкнула, но это никакого значения не имеет. Совсем.

Потому что мысли заслонили этот малозначительный факт…

Может, правда хочу удочерить? Может, желаю, чтобы эта перестала терпеть нападки ровесников и работников интерната? Может, хочу помочь ей выбраться из этого мира и показать, что существуют светлые краски. Позитивные. Яркие. Что не все продается и покупается, что не все можно прогнозировать.

Она может обманывать кого угодно, говорить, что ей это не нужно, и что после той истории с опекой она никому не нужна. Ложь. Мне нужна. Ведь мы спасали друг друга все эти недели. Почему бы не продлить это? Почему не стать друг другу отцом и дочерью? Это же легко.

Деньги у меня есть, связи тоже. А если не поможет? Опять же, деньги в помощь. Или Эдгар разберется. Он умеет находить выход из ситуации.

Надеюсь, и в этот раз найдем.

Глава 11. Важное решение

Разбитой можно считать лишь ту жизнь, которая остановилась в своем развитии. (с) О. Уальд

— К сожалению, мы не можем дать вам право на попечительство, — жестко чеканит женщина напротив, сурово глядя на меня из-под крупных стекло больших очков.

Слова въедаются в разум. Впечатываются клеймом. Но я знал, на что шел. Нельзя сдаваться. Нельзя показывать слабость. Они только этого и ждут — разочарования и психоза. Но этого не произойдет.

На эти долгие дни я притворился пай-мальчиком, собрал все необходимые документы, некоторые даже подкорректировал, чтобы никто не придрался. Но сейчас, сидя напротив зрелой женщины, которой по факту можно дать максимум тридцать пять, получаю в лицо отказ, неприкрытую неприязнь и брезгливость, словно таракана увидела. И на руки глядела. Причем очень внимательно.

Что, татуировки разглядела? Я же убрал их чертовым тональником, а ты все равно на правую ладонь смотришь! Не видно же ничего!

Так, все. Надо успокоиться и сделать вид, что ее вердикт никак на меня не повлиял. Надо бороться.

Надо…

— По какой причине вы отклоняете мой запрос? — спрашиваю спокойным голосом. Хотя нет, он больше похож на высказывание робота. Того самого, который говорит по телефону «Абонент недоступен».

— Мы располагаем информацией, что ранее вы были судимы по статье 228 УК РФ, — она протягивает справку о моей судимости двенадцатилетней давности.

— Меня признали невиновным.

— В документе сказано, что вы отбыли срок. Ни о каком оправдательном приговоре речи не шло. Или мне открыть ваше дело?

Вот стерва! Все продумала! И папку с моим расследованием около себя положила, и личное дело. Ощущение, что компромат на меня не первый год собирали. Иначе как они нарыли судимость, тщательно скрытую от глаз общественности?

Я был готов к тому, что меня будут под лупой рассматривать и искать каждый «шрамик» не только на теле, но не настолько же пристально!

— Есть другие варианты? Общественные работы? Благотворительные мероприятия? Удочерение? — говорю первое, что пришло в голову.

— У вас? Нет. Ребенка под опеку вам никто не даст, не говоря уже об обустройстве в семью на постоянной основе. Как минимум, между вами должна быть разница шестнадцать лет.

— Так между нами и так шестнадцать лет!

— Пятнадцать с половиной, судя по датам рождения, — мельком бросает глаза на бумаги перед глазами и снова на меня. Сука!

— Это играет какую-то роль?

— Да. Мы не можем отдать вам девочку. Всего хорошего.

Встаю и направляюсь к выходу. Поборолся, называется. И что я скажу Еве? Извини, но однажды в универе меня застукали с травкой соседа по общаге и вкатили срок? Разве это похоже на оправдание? На мгновение я вообще забыл об этом инциденте, пока справки не напомнили об этом. Точнее Эдгар. А он дотошный в этом деле, все проверил-перепроверил. Вот и получили мы отклик.

— Братан, у нас проблемы! — кричу в трубку, стоит только выйти на улицу. Курить хочется. Пачка «Парламента» буквально горит в штанах, напоминая о себе. Но не буду. Если бы не эти дурацкие лекарства, давно бы задымил! Ева настояла. Внушила мне, что лечение поможет. Наивная, хоть по ней и не скажешь.

— Что? Не дали?

— Нет! Эта дура стервозная нарыла судимость!

— Вот засада!

Тишина на том конце наступает очень резко, но я примерно представляю, что там творится. Эдгар, как никто другой, старался замять это дело еще перед самой первой выставкой. Как друг, как агент, как заинтересованное моим творчеством лицо. Это и его поражение, хоть он и был против такого опрометчивого шага, как опека над «детдомовской оборванкой». Но это уже не важно. Мы проиграли. Шансов на положительный результат довольно мал.

А может…

— Слушай, ты не можешь на себя оформить? — спрашиваю с надеждой, что не все еще потеряно. Не все ходы перед нами закрыты.

— Забыл, что у меня тоже срок?