Миллениум. Тетралогия. (ЛП)

– Согласно фундаментальной теореме арифметики, каждое натуральное число можно уникальным образом факторизовать, и это довольно увлекательно. Такое простое число, как 24, мы можем получить разными способами, например, умножив 12 на 2, или 3 на 8, или 4 на 6. Тем не менее существует только один способ факторизовать его целыми числами: 2 х 2 х 2 х 3. Ты слушаешь? Все числа обладают уникальной факторизацией. Проблема же заключается только в том, что умножать целые числа и получать большие числа легко. Но часто бывает безнадежным идти обратным путем, от ответа обратно к целым числам, и один очень глупый человек воспользовался этим в тайном сообщении. Понимаешь? Это немного напоминает смешивание сока со спиртным: смешать легко, а снова разделить куда труднее.

Август не ответил ни кивком, ни словом, но хотя бы перестал раскачиваться.

– Давай посмотрим, хорошо ли у тебя получается факторизация натуральных чисел, Август. Давай?

Тот не сдвинулся с места.

– Я рассматриваю это как согласие. Давай начнем с числа 456.

Взгляд у мальчика стал пустым и отсутствующим, и Лисбет больше чем когда-либо уверилась в мысли, что вся ее затея – глупость.

На улице было холодно и ветрено. Впрочем, Микаэль посчитал, что холод даже пошел ему на пользу – он немного проснулся. Народу на улице было относительно мало. Блумквист думал о дочери Пернилле и ее желании писать «по-настоящему», и, разумеется, о Лисбет и мальчике. Что они сейчас делают?

Поднимаясь на «горбушку» Хурнсгатан, он немного засмотрелся на выставленную в витрине картину. Картина изображала веселых, беспечных людей на коктейльной вечеринке, и в этот момент ему подумалось – хотя наверняка ошибочно, – что сам он в последний раз беззаботно стоял с бокалом в руке целую вечность назад. На мгновение его потянуло куда-нибудь вдаль. Затем он вздрогнул, охваченный ощущением, будто его кто-то преследует. Но, обернувшись, Микаэль понял, что это ложная тревога, возможно, следствие всего того, что ему довелось пережить за последние дни.

Позади него стояла лишь восхитительно красивая женщина в ярко-красном пальто, с распущенными русыми волосами, чуть неуверенно и застенчиво ему улыбавшаяся. Он тихонько улыбнулся в ответ и уже собрался идти дальше, но все-таки задержал на ней взгляд, возможно, даже с удивлением, будто ожидая, что женщина в любую минуту превратится в нечто иное, более будничное.

Но она с каждой секундой скорее становилась более ослепительной, почти как королевская особа, как большая звезда, по ошибке блуждавшая среди обычных людей. По правде говоря, в этот момент, в первый миг изумления, Микаэль едва смог бы ее описать или указать хоть какую-то мелкую отличительную деталь ее внешности. Она представлялась неким клише, воплощением чего-то шикарного из модного журнала.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросил он.

– Нет-нет, – ответила она, похоже, снова смутившись, и ее неуверенность нельзя было не найти очаровательной.

Про такую женщину не подумаешь, что она застенчива. Судя по внешности, она должна бы владеть всем миром.

– Ну, тогда приятного вечера, – сказал он и отвернулся, но она остановила его нервным покашливанием.

– Вы случайно не Микаэль Блумквист? – еще более неуверенно спросила женщина, глядя на булыжники мостовой.

– Да, это я, – ответил он с почтительной улыбкой.

Он буквально заставил себя улыбнуться таким же почтительным образом, как улыбнулся бы любому.

– Я только хотела сказать, что всегда восхищалась вами, – продолжила она, осторожно подняв голову и посмотрев на него в упор темными глазами.

– Мне очень приятно. Правда, я давно ничего путного не писал… Кто вы?

– Меня зовут Ребекка Свенссон, – сказала она. – Я теперь живу в Швейцарии.

– А сейчас приехали домой в гости?

– К сожалению, совсем ненадолго. Мне не хватает Швеции. Не хватает даже стокгольмского ноября.

– Тогда дело зашло далеко.

– Ха, да! Но ведь с ностальгией по дому так и бывает.

– Что вы имеете в виду?

– Что человеку не хватает даже плохого.

– Верно.

– Но знаете, как я от всего лечусь? Слежу за шведской журналистикой. Думаю, за последние годы я не пропустила ни единой статьи в «Миллениуме».

Тут Блумквист снова посмотрел на нее и обратил внимание, что все предметы ее одежды, от черных туфель на высоких каблуках до кашемировой шали в синюю клетку, дорогие и эксклюзивные.

Ребекка Свенссон мало походила на типичного читателя «Миллениума». Но почему надо относиться с предубеждением даже к живущим за границей богатым шведам?

– Вы там работаете? – спросил он.

– Я вдова.

– Понимаю.

– Иногда мне становится невыносимо скучно. Вы куда-то направлялись?

– Я собирался выпить бокальчик и поесть, – ответил он, сразу почувствовав, что недоволен собственной репликой – та прозвучала слишком пригласительно и была слишком ожидаемой. Но, по крайней мере, правдивой – он ведь действительно шел выпить и поесть.

– Можно я составлю вам компанию? – поинтересовалась Ребекка.

– Буду только рад, – произнес с сомнением Микаэль.