– Как влюбить в себя, научи? – плакала навзрыд брюнетка, получив от него холодный ответ на письмо, больше похожее на жест вежливости. – Как убедить: что я – та самая, та единственная, которая сделает его счастливым?.. Все мои усилия пробить стену, достучаться, очаровать, обольстить – тщетны. Что этим мужчинам нужно? Что у них на уме? Сам черт ни разберет!
– Я в этом невеликий специалист, прости, – почти с сожалением ответила ОНА.
– Ты когда-нибудь любила? – продолжила всхлипывать новая знакомая.
Ее опухшие потрескавшиеся губы дрожали, но слезы уже высохли. Лишь тонкая дорожка размытой туши потекла по лицу, и в красных водянистых глазах отражалась вековая скорбь отвергнутой женщины.
– Не думаю!.. Во всяком случае, до такой степени, чтобы рыдать в парке у всех на виду, – ответила ОНА, протягивая платок. – Принести тебе воды?
– Нет, спасибо. Все нормально.
– Даже не знаю: жалеть тебя или завидовать? Кого бы я не встречала – в глубине души понимала, что этот человек не тот, кто мне нужен. И веришь, иной раз бывает страшно! А что если я ничего не почувствую до самой старости, когда кроме грелки для суставов, меня уже ничто не будет интересовать? У тебя такое бывало?
– Почувствуешь, и обязательно узнаешь его, даже на многолюдной улице, – увещевала та, которая еще минуту назад крайне нуждалась в участии.
– А если не узнаю? Если ОН пройдет мимо и так и не решится заговорить, потому что приличные люди на улице не знакомятся?
– Значит судьба столкнет вас лбами, да так сильно, что под светом искр, летящих из ваших глаз, вы непременно рассмотрите друг друга.
– Думаешь так и будет?
– Будет, – вздохнула устало девушка. – А у меня все, до смешного, наоборот.
Ее взгляд остановился на пальцах, перебирающих платок, затем понесся сквозь парк, переулки, дома и годы. Девушка продолжала смотреть в пустоту, хотя сама была уже за сотни километров от столицы, в маленьком городе на берегу моря, в том далеком детстве и в той далекой стране, которой уже нет, и возврата, увы не предвидится… И если страну каким-то чудом вернуть еще возможно, то заглянуть в детство, хоть ненадолго, хоть одним глазом в узкую замочную скважину, – желание невыполнимое, и не хватит всех чудес на свете, чтобы исполнить подобный фокус… Остается лишь одно средство – память – этот старый сундук на заплетенном паутиной чердаке, где хранится всякая всячина; но если как следует в нем покопаться, можно найти много интересного.
– Я стояла на первой школьной линейке, – окунувшись в недосягаемое прошлое, начала брюнетка, – в белом накрахмаленном фартуке с розовым портфелем. На нем были две железные застежки, и нарисованный медведь спешил в школу. В руках у меня был большой букет лилий из нашего палисадника. Знаешь, такие огромные рыжие бутоны с лепестками, закрученными назад, похожие на орхидеи, с тычинками длинными-длинными и коричневой пыльцой на концах? И запах у них был ни с чем не сравнимый – пряный аромат гвоздики и жимолости… Наверное, поэтому я нечаянно измазала лицо в этой пыльце. Один из школьников проходил мимо, посмотрел на меня, потом вернулся и протянул, вот так же как ты, свой платок: «Ты чего такая чумазая? Вытри нос, а то засмеют!» – сказал школьник с взъерошенным чубом и побежал дальше в свой отряд… И с тех пор не проходило и дня, чтобы я не думала о нем! Я храню этот платок до сих пор. На нем все еще следы от коричневой пыльцы двадцатилетней давности…
Каждую перемену я бежала на второй этаж посмотреть на него, и когда это удавалось – я ходила совершенно счастливая. Когда же не могла увидеть его в толпе мальчишек – до ночи грустила, как будто весь день прошел зря.
Однажды, в четвертом классе, мы писали диктант на тему: «За что я люблю свою Родину?». Это сейчас в диком непонятном обществе слово «Родина» или забыто вовсе, или, у кого еще осталось на слуху, – произносится неловко и насмешливо. В той стране это было свято, и я очень волновалась, смогу ли выразить словами переполняющие меня чувства… Как это теперь звучит нелепо, правда?!
– Да, звучит нелепо, – поддержала ОНА, с горечью понимая, что попала в сети сострадания и в ближайший час из них не выпутаться.