Миледи

В конце концов я решил всё честно рассказать матери. К моему удивлению, она не стала выспрашивать имена тех, кто меня избил. Но почему-то произнесла очень странную фразу:

— Ты влюбился.

Это была констатация факта. Как врачебный диагноз. Не оспорить и не опровергнуть. С этим про сто надо было научиться жить. Мама меня нехило утешила:

— Бывает. Пройдёт, конечно. Но не сразу.

Как ни странно, но после всех этих страстей-мордастей в моей школьной жизни наступила относительная тишина. В классе у меня уже была устоявшаяся репутация абсолютно законченного ботана. То, что я резко отличаюсь от всех остальных учеников, раньше всех поняли педагоги математики и физики. Они избрали весьма странный способ, чтобы как можно больше увеличить пропасть между мной и остальным классом. Теперь, как только педагог входил в класс, я получал своё специальное задание. Его я и выполнял до конца урока. И никто не думал меня контролировать. В конце урока, как правило, меня просто спрашивали:

— Было интересно? Понравилось? Вопросы есть?

А ещё охотно давал списывать всем тем, кто этого хотел. Мог решить по чьей-то просьбе непростое уравнение или что-то объяснить. Меня часто стали благодарить. Произнося столь дорогое моему сердцу простое слово «спасибо», они, тем не менее, не торопились впускать меня в свой круг. Вот так и продолжалась моя школьная жизнь. Вроде бы я был вместе со всеми в одном классе и выглядел почти таким же, как они все. Но в то же время я как бы постоянно пребывал вне класса. И всё это длилось достаточно долго.

Единственное, что меня утешало все эти годы, была надежда на то, что рано или поздно всё это кончится. Ведь любое обучение имеет начало и конец. Вот и надо дождаться конца. Когда до окончания школы оставалось всего несколько месяцев, я поражался лишь тому, что за все эти долгие годы, я так и не смог стать таким же, как все остальные. Так и остался изгоем.

***

Все эти школьные годы я не переставал себя утешать. В качестве обоснования и аргумента я использовал любимую присказку моей мамы. Она любила повторять:

— Всем людям нужно общение. Просто одни общаются друг с другом, а другие с книгами. В одном случае ты обмениваешься эмоциями и знаниями с обычным человеком, а в другом — твоими собеседниками становятся великие умы. А с кем же ему надо общаться в конце концов человек выбирает сам. Хотя здесь не всё так просто. Иногда бывает и так, как в той знаменитой поговорке: «Послушного судьба ведёт, а упрямого тащит». Кто же может знать, как всё, в конце концов, сложится у тебя. Может быть, ты и встретишь в этой жизни достойных, интересных людей, с которыми ты будешь общаться.

— Интересно, а где же я их встречу? Пока кругом вообще нет желающих общаться со мной.

— Встретишь. Обязательно встретишь. Но всё же не исключено, что потребность в общении ради общения просто сойдёт на нет. И случится это именно тогда, когда появится та самая, единственная. Ну та, без которой ты не сможешь даже представить себе свою дальнейшую жизнь.

Странный это был прогноз. Я его так и не понял. А книги я действительно очень любил. Это была моя Нарния, в которую я всегда мог сбежать от обыденности, от рутинной и размеренной жизни. Я читал запоем с самого детства. Отец утверждал, что у меня это наследственное. Как-всегда это у него бывает, в конечном счёте, во всём оказывалась виноватой моя мать. Он считал, что именно от неё мне передалась эта страсть к чтению. Причём, генетически. Мать, как обычно это и бывает у нас, всего лишь лениво оправдывалась:

— Это не может передаваться генетически. Нет гена, отвечающего за любовь к чтению.

— Это у нормальных людей нет. А у тебя есть. Вот и он такой же ненормальный, как и ты.

— Но он же совсем не такой, как я. Я его столько лет не могу заставить прочитать нормальные вещи. Всякую муру типа Пелевина или Мураками он с удовольствием читает. А ты попробуй заставить его прочитать «Войну и мир». А ведь ему уже почти пятнадцать. В его возрасте я смогла осилить всю классику.

У отца, как всегда, ответ был наготове.

— Ну, какой же идиот в наше время способен добровольно прочитать четыре тома этой тягомотины? Только в экстремальной ситуации. Скажем, как это было у Назима Хикмета. Сидишь себе в турецкой тюрьме, делать всё равно нечего, вот и читаешь всё то, что есть в тюремной библиотеке. Кстати, ты знаешь, что именно он перевёл «Войну и мир» на турецкий? Но сейчас же жизнь совершенно другая.

Бедная мама пыталась спорить. Приводила какие-то аргументы. Но мой отец всегда был чем-то, очень напоминающим тайфун или ураган. Очевидно, что только на пути природных стихий ничто и никогда не может устоять.

Он и был такой стихией в человеческом облике.