Милая нечисть

Спустя несколько тихих дней осмелевшие водяной и кикимора принялись наводить порядок: доставали со дна бутылки и складывали их в заранее вырытую кабанами яму; просушивали пакеты, чтобы сжечь их потом на костре, сортировали забытые туристами вещи. Но вдруг услышали до боли знакомый звук – шорох шин, причем было понятно, что машина не одна.

Переглянувшись и побледнев, хранители озера скрылись в воде.

«Неужели я где-то ошиблась?» – в панике перебирала свои действия Кира.

Из пяти автомобилей на берег высыпала компания людей, от молодых до не очень. У всех в руках были огромные пакеты, но, что удивительно, – пустые. Неожиданные гости ничего не доставали из машин, наоборот – начали собирать мусор, а плотно набитые мешки складывать в багажники.

Изумленным кикиморе и водяному пришлось заплыть поглубже, потому что самые отчаянные уже залезали в озеро и доставали мусор из воды и с илистого дна.

Молоденькая девушка, кокетливо наклонив голову, сфотографировалась на фоне сосредоточенно работающих людей. К ней тут же подошел мужчина в футболке с надписью «I Love nature» и с очень строгим выражением лица. – Леся! Мы же это обсуждали!

Девушка тут же съежилась и пропищала:

– Пал Николаевич, да знаю, знаю я: никаких соцсетей! Это так, маме показать… Ну, друзьям, может, еще… Я помню, нельзя говорить, где это место! Ни при каких условиях!

– Молодец. – Мужчина немного расслабился. – Это правило не просто так придумано. Раньше мы свою деятельность пиарили, светили везде, думали – так активистов больше будет. А в итоге все места, которые мы убрали и об этом рассказали, за пару месяцев загаживали еще сильнее, чем до нашего прихода было! Счастье любит тишину. Ты же не хочешь, чтобы тут опять стало… вот так, ради десятка лайков?

Девушка, немного подумав и тяжело вздохнув, удалила фотографию и пошла собирать развешанные кикиморой на просушку пакеты.

Хозяин озера смотрел на стремительно очищающийся берег и не мог сдержать слез. Кира стояла рядом тихо-тихо, боясь помешать. Она знала, что только так у водяных уходят лишние соли, а для Вади это будет очень полезно: у него – давление.

Вера Сорока Кран

А потом мы уронили кран. Вовсе уронили, ну как есть! Падал он медленно и величаво. Кренился, будто большой раненый зверь. С рыком да предсмертным скрежетом заваливаясь вперед и немного набок.

Вокруг было тихо-тихо. Так тихо, как бывает только зимой под вечер в небольшом поселке.

А мы, значить, стояли на краю опушки и завороженно глядели на эту маленькую, но шибко важную для нас победу.

«Не будет здесь стройки, – подумалось. – Пока живой я, не будет». И почуял, что с некоторых пор мои мысли и слова и впрямь весомы. Такая тогда меня сила да радость наполнила. До самого краешка: двинешься – выплеснется. Точно в прорубь ухнул. Хотелось дышать поглубже, плясать и прыгать от счастья. Ну это и понятно, любой нечисти жертвоприношения что вино: будоражат кровь и, пускай на миг какой, но делают могучим, словно бог взаправдашний. А человеческие жертвоприношения, они-то во сто крат сильнее.

Выходит, крановщик-то помер. Да и те, которых леший в лесу заморочил, вряд ли вернутся. Жаль, конечно, ну да Степаныч существо хищное, ему тоже питаться надобно. И пусть люди думают, что места тут гиблые. Значит, больше не сунутся.

– Все, расходимся, – прервал мои мысли Домин. Он был среди нас самый древний и навроде как заместо старосты.

– Ты это, выручил нас всех. Кланяюсь тебе, – сказал он чуть слышно и положил мне руку на плечо. Я от того малость в снег ушел. – А за человека не горюй. Это все на доброе дело, – огладил бороду, глянул на меня так пристально-пристально своими глазами-подсолнухами (и как только не выцвели за столько лет), да и пошел, оставляя кошачьи следы на пушистом снегу. Видать было, что хотел что-то прибавить, но не сложилось. Ну да еще успеется.

А остальные наши и правда безмолвно кланялись мне и вместе с Котами тоже уходили восвояси.

Так помаленьку стемнело, и мы с Кошкой остались совсем одни. Видели, как вышел Дух того человека, что на кране сидел. Он не злой был, побродил немного и начал истаивать. Никто за ним не пришел. Значит, уже не впервой уходит, путь знает. Да и не цеплялся он совсем. По всему видать было, что притомился жить и ни за что тут уже не держится.

– Вот и зима, – сказала Кошка. Кошки, они всегда зрят в корень и попусту не болтают. – Зима, – подтвердил я.

А закрутилось все аккурат в начале весны. Такой уж порядок. Все уложено вчетверо. Времена года, стихии, углы избы. И жизнь человеческая из четвертей скроена: детство, зеленость, сила да трухлявость. Это только в сказках дурных три – число волшебное. А в жизни завсегда есть еще что-то, что глазу, может, и не видно, но душа-то чует, ее не обмануть.

Вот и вся эта история началась из-за четырех. Приехали, значить, по весне четверо городских. Да не просто городских, а столичных. И мы, все как один, беду-то эту упустили.

* * *