Миклухо-Маклай

— Навык, Ульсон, нужен навык! — Маклай выхватил топор, и вскоре дерево толщиной в обхват затрещало и упало на землю. — Вот и проделали проход к морю…

— У меня пропала охота жениться, — сознался швед.

— Дело не в этом. Мы просто не должны отдавать предпочтение какой-либо одной из деревень, и тем самым служить яблоком раздора. Мы будем жить в Гарагаси.

— Жить… Разве это жизнь для белого человека? Вот уже год, как мы торчим в этой дыре, а конца и не видно вовсе. Я, должно быть, сойду с ума. Мне все чаще и чаще хочется покончить с собой.

— Как быстро летит время… — сокрушенно вздохнул Миклухо-Маклай. — Ну, а если вам надоело жить, можете повеситься на любом суку, благо вокруг целый тропический лес. Я и не подумаю мешать…

В самом деле, прошел уже год с того дня, как Маклай и его спутники высадились на неведомый берег. Одного уже нет, другой совсем одичал, опустился, нажил себе хронический ревматизм.

В июле Николаю Николаевичу исполнилось двадцать шесть лет. Он успел побывать во всех поселениях папуасов и в каждом находил кучу дел для себя: рисовал, измерял, лечил, помогал охотиться, раздавал семена, рассказывал о России, о своей матери, о сестре Оле и братьях.

Во время одной из экскурсий в горы он увидел с высоты, что у мыса Дюпре находится несколько островов. Починив не без труда шлюпку, ученый отправился в плавание. Острова кораллового происхождения были населены веселыми, дружелюбными людьми. Оказалось, что почти все знают имя русского ученого, да и Маклай встретил здесь старых знакомых, успевших побывать в Гарагаси. Их имена он в свое время занес в записную книжку. Вынув книжку из кармана, Маклай стал громко называть каждого по имени. Потрясенные туземцы один за другим подходили к ученому, по знаку усаживались у его ног, а потом целый день не отходили, стараясь услужить кто как мог.

Эти тридцать островков Миклухо-Маклай назвал архипелагом Довольных Людей. Маклаю удалось свободно заглянуть в семейную и общественную жизнь папуасов, видеть их обычаи и при частых сношениях изучить их язык.

Медные цилиндры с записками, которые он закопал в условленном месте на случай своей смерти, давно извлечены из земли.

О нем уже слагают песни. Всюду он — желанный гость. («Туземцы толпою шли вдоль берега, распевая песни, в которые часто вплетали мое имя. Несколько пирог выехало к нам навстречу, и жители Били-Били, стараясь говорить на диалекте Бонгу, который я понимаю, наперерыв уверяли меня, как они рады моему приезду…» «Зайдя в Горенду, я был окружен женщинами, 'просившими меня дать имя родившейся день или два тому назад девочке. Я назвал несколько европейских имен, между которыми имя Мария им понравилось более всех. Все повторяли его, и мне была показана маленькая обладательница этого имени. Очень светлый цвет кожи удивил меня; волосы также не были еще курчавыми».) Маклай стал крестным отцом маленькой папуаски Марии. Уверовав в могущество тамо-русса, его просили изменить погоду или направление ветра, были убеждены, что его взгляд может вылечить больного или повредить здоровому, говорили, что он может летать и творить всякие чудеса. Его любили и заботились о нем.

Так постепенно рушилась стена недоверия.

20 сентября 1872 года он записал: «Сегодня исполнился ровно год, как я вступил на берег Новой Гвинеи. В этот год я подготовил себе почву для многих лет исследования этого интересного острова, достигнув полного доверия туземцев, и, в случае нужды, могу быть уверенным в их помощи. Я готов и рад буду остаться несколько лет на этом берегу.

Но три пункта заставляют меня призадуматься, будет ли это возможно: во-первых, у меня истощился запас хины, во-вторых, я ношу последнюю пару башмаков, и, в-третьих, у меня осталось не более как сотни две пистонов».

Спички, запаянные в жестяные банки, испортились от сырости. Каждая спичка стала величайшей драгоценностью. Их теперь было так мало, что приходилось круглые сутки жечь костер. Способ добывания огня жителям берега не был известен. Тлеющие головешки они выменивали на продукты своего труда у горцев, которые, по-видимому, знали этот способ.

О всемогущий Маклай, «человек с Луны», тамо-боро-боро! Твои друзья даже не подозревают, в сколь, жалком состоянии ты пребываешь… Твой таль вот-вот обрушится. От двенадцати пар обуви не осталось ни одной целой. Приходится, отхватив ножом голенища у охотничьих сапог, ходить в тяжелых и неудобных обрезках. Белье давно сгнило, костюм пришел в полную негодность. Ноги твои покрыты незаживающими язвами. Каждый день тебя трясет лихорадка. Ты до того ослабел, что не в состоянии держать ружье, и черные какаду, словно издеваясь, усаживаются на веранду твоей хижины. Ты забыл вкус сахара, а вместо соли употребляешь морскую воду…

Но Маклай не унывал. Человек, вооруженный знаниями, полученными в четырех университетах, в поисках научной истины по собственному желанию совершил путешествие во времени, в другую эпоху, в неолит… И теперь этот человек целиком был поглощен увлекательнейшей работой. Он торопился и забывал обо всем на свете.