Миклуха-Маклай

Оставив Ульсона в почти невменяемом состоянии, Миклуха-Маклай поспешил к флагштоку и поднял огромный русский флаг. Как только флаг очутился на месте и легкий ветер развернул его, судно, шедшее до того параллельно берегу, изменило курс и направилось прямо в Гарагасси.

Убедившись, что корабль заметил сигнал, путешественник вернулся в дом и хотел переодеться для столь торжественного случая. Но при взгляде на жалкие остатки своего гардероба, полусгнившего от влажного воздуха Новой Гвинеи и на три четверти съеденного мелкими червячками, он решил, что потрепанное платье, бывшее на нем, имело все-таки более приличный вид.

Затем он сошел вниз к песчаному берегу, где уже собралась толпа туземцев, с тревогой и любопытством смотревшая на приближающийся корабль. С трудом ему удалось убедить двоих из них отправиться с ним на пироге навстречу судну. Выехав в море, Миклуха-Маклай мог уже без труда определить национальность идущего судна. На носу развевался русский флаг! На мостике он различил группу офицеров с биноклями в руках.

Туземцы Сагам и Дагу гребли очень медленно, не спуская тревожных глаз с корабля. Наконец, они не выдержали, бросили весла и стали умолять Миклуху-Маклая вернуться. Судно быстро приближалось, хотя шло малым ходом. Путешественник мог уже разглядеть невооруженным глазом несколько знакомых лиц среди экипажа. Вид такого большого количества людей привел спутников Миклухи-Маклая в сильнейшее волнение. Когда же, по приказанию командира, матросы рассеялись по реям и прокричали троекратное «ура» в честь путешественника, папуасы не выдержали, бросились в море и, вынырнув вдалеке, поплыли к берегу. На беду, они захватили с собой весла, и Миклуха-Маклай, гребя руками, кое-как подплыл к судну и поймал брошенный оттуда конец. С трудом путешественник поднялся на палубу. Вид множества возбужденных встречей людей, от которых он отвык за пятнадцать месяцев, подействовал на него потрясающе.

Судно называлось «Изумруд» и специально было послано за Миклухой-Маклаем, когда одна из австралийских газет напечатала известие о его смерти, подхваченное всей европейской прессой. Командир клипера «Изумруд», Михаил Николаевич Куманин, и весь экипаж встретили путешественника с неподдельной радостью. Среди офицеров было несколько человек, плававших с ним на «Витязе» и перешедших на «Изумруд» для того, чтобы отыскать место его высадки на Новой Гвинее. Они откровенно говорили, что не надеялись застать его в живых и думали забрать только металлические цилиндры с его рукописями. Даже когда они увидели поднятый флаг, а потом пирогу с туземцами и одним европейцем, они решили, что это Ульсон. Несмотря на всю радость встречи, Миклуха-Маклай чувствовал, что говор кругом очень сильно утомляет его; он попросил командира клипера позволить ему отправиться домой, пообещав для делового разговора приехать через несколько часов.

Приход клипера был так внезапен, что путешественник еще не составил себе определенного плана, что следует делать. Самым подходящим ему казалось подправить с помощью людей клипера дом в Гарагасси, запастись необходимой провизией и остаться продолжать так успешно начатые наблюдения. Конечно, дневник, метеорологический журнал и начатые статьи по антропологии необходимо отправить Русскому географическому обществу. С Ульсоном Миклуха-Маклай решил расстаться, тем более, что и швед с невероятным нетерпением ждал момента, когда оставит берег Новой Гвинеи.

Татуировка жителей южного побережья.

Через несколько часов Миклуха-Маклай, еще не приняв окончательного решения, вернулся на клипер. М. Н. Куманин, пригласив путешественника в кают-компанию к обеду, заметил между прочим, не лучше ли ему будет сразу же перебраться на «Изумруд», так как по внешнему виду можно думать, что здоровье его не в порядке. Вещи же из Гарагасси может доставить на клипер кто-либо из молодых офицеров.

— А кто вам сказал, Михаил Николаевич, — с удивлением ответил Миклуха-Маклай, — что я поеду с вами на клипере? Это далеко еще не решено, и, так как я полагаю, что вам возможно будет уделить мне немного провизии, взять с собой Ульсона и мои письма до ближайшего порта, то мне всего лучше будет остаться еще здесь, потому что мне еще предстоит довольно много дела по антропологии и этнологии здешних туземцев. Я попрошу вас позволить мне ответить вам завтра, отправлюсь ли я на «Изумруде», или останусь еще здесь.

Командир клипера, конечно, согласился, но Миклуха-Маклай не мог не заметить, что его слова произвели на многих странное впечатление. Некоторые, как потом сами признавались ему, подумали, что его мозг от разных лишений и трудных условий жизни пришел в ненормальное состояние. Мысль остаться снова одному среди «дикарей» после пятнадцатимесячного пребывания здесь казалась слишком фантастической и нелепой для нормального человека.