Микита Братусь

Чудом сохранился во время войны мой гибридный участок. Хотя нет, неверно будет сказать — чудом… Люди наши сберегли его. Вместе с другими и моей Оришке досталось нагаек от фашистского коменданта, хлестали ее при всех на кругу перед волостью. Требовал комендант, чтоб отдала ему Оришка мои записи по гибридам. Это значит кусок сердца моего ему подай!

Вытерпела, не призналась, не отдала. А гибридный участок колхозники нарочно запустили: бурьянами, чертополохом зарос, только бы не привлекал внимания коричневых менделистов. Зато уж когда я вернулся с войны, порадовал меня участок, этаким стал красавцем!

Очень популярно это яблоко на рудниках. Как распробовали горняки — отбою не было.

— Душистое, сочное, освежающее! В самый раз для нас!

Уже я вывел и саженцы нового сорта, этой весной посажу в двух кварталах на месте вымерзших абрикосов.

Выдержал мой сорт много испытаний и все будущие выдержит… Дал я ему имя — «Сталинское».

Восторженно смотрит Аполлон Комашка на мою полку с яблоками, вижу — хочет что-то сказать и не решается.

— Говори!

— Микита Иванович, я…

— Яблок?

— Нет, ме…

— Меду?

Смеется.

— Меня интересует… Когда начинаете посадку?

— Ты мне зубы не заговаривай. Выкладывай черным по белому: зачем прибыл?

— Саженцев…

— С этого бы и начинал. Но будь готов принять удар, товаришок: думаю, не попасешься. Ты ведь знаешь: я человек с предрассудками, пока не начну высаживать у себя, — никому не отпущу.

— Это мне известно, — вздыхает Аполлон. Потом, воровато покосившись на дверь, с отчаянной решимостью добывает из-под своей славной шинели запечатанную пол-литровку и, смущаясь, ставит передо мною.

Смешно мне становится. Понимаю: хочет он меня замогарычить, добыть саженцы по так называемому «блату»!

— Кто тебя этому научил, хлопче? — спрашиваю. — Не твой ли крестный, товарищ Зюзь? Сей секунд забери со стола своего подкулачника, упрячь подальше и никому не показывай; дома с однополчанином разопьешь. Меня, товаришок, могарычить не надо. Я раздаю без этого, я только радуюсь и горжусь, когда ко мне идут за посадочным материалом. Всех наделю, за полцены раздавать буду — чтобы больше было у нас садов и дело наше получило всенародный размах… А если заведешь со временем свой собственный питомничек, то и тебе советую: не зажимайся в кулак, не отказывай никому, потому что дело наше святое; просить у тебя будет только честный энтузиаст, только тот, кто потом выхаживать, любить дерево будет… Равнодушный к тебе не придет.

Аполлон, спрятав бутылку, подсаживается ближе.

— А как насчет «Сталинского»?

— Что — как?

— Горняки наши «Сталинское» очень высоко ставят… Можно будет… разжиться?

— Обязательно. Во все края с радостью дам.

— Спасибо. Я уж буду начеку. Как только начнете — сразу примчусь.

— Ладно. Только по пути забежишь к нам в контору и оформишь разрешение… Такой уж порядок.

Мой коллега вдруг скисает.

— Непременно через контору? Знаете, я сегодня… уже был у товарища Мелешко и у товарища Зюзя.

— И что?

— Кое-что, говорят, отпустим, а что касается нового сорта… так еще рано, говорят. Не на той, мол, еще стадии, чтоб его всем отпускать. Самим для ремонта сада нужен.

«Так вот, — думаю, — почему ты заикаешься, товаришок, вот откуда твоя отчаянная бутылка! Горе научило: уже потолковал с Мелешко и с Зюзем!..»

Впрочем, сообщение Комашки не очень меня удивило. Я догадываюсь, чего они хотят… Встречаются еще в нашей садовнической практике экземпляры с консервативной наследственностью. Хотят и мое «Сталинское» законсервировать. Нет, хлопцы, поосторожнее, Микиту недаром зовут воинствующим: пробью рутину, ни перед кем пятиться не стану.

— Послезавтра, верно, начнем высаживать, — говорю Аполлону. — Ты не беспокойся: приезжай, все будет в порядке.

Выходим в сад.

— А ты, — спрашиваю, — рано встаешь или, может, восход солнца на подушке встречаешь?

— Подъем у меня с петухами.

— Гляди, товаришок, не поморозь свои черешни, заготовь уже сейчас дымовые кучи. В пору цветения заморозки опасны как раз при восходе солнца. Можно сказать, солнце само «примораживает».

— Как это?

— А так… Известно тебе, что заморозки страшны резкой сменой температуры: на рассвете прижмет заморозок, а тут тебе солнце. Цветок еще влажный, капля росы висит на нем, и сквозь эту каплю, как через увеличительное стекло, луч солнца наносит ожог. А дым рассекает луч. Вот и давай дым, окутай им сад на это время… Думаешь, мало бегал Микита, как очумелый, встречать восходы солнца на острове? Встанешь до света, выйдешь во двор: мороз! Зажжешь факел и что есть духу с факелом на остров, аж люди пугаются. Прибежишь, запыхавшись, как марафонец, подожжешь одну кучу, третью, десятую — и уже сад окутывается белой завесой… Теперь у меня те, которые помоложе, бегают, а тебе еще самому надо, товаришок!

— Буду бегать, Микита Иванович, у меня хватит духу… Я вот хотел еще спросить вас об окулировке. У нас окулируют обычно глазком на корневой шейке. А я хочу попробовать окулировать на метр выше, чтоб весь ствол был диким, морозостойким. Как вы думаете?

Удивляюсь; так просто, а мне самому в голову не приходило.