Михаил Зощенко

Отнюдь не принадлежа к славной когорте борцов за торжество российских приоритетов и вовсе не исповедуя концепцию, согласно которой Россия является родиной слонов, я все же хочу заявить, что подлинным основоположником художественного метода, получившего наименование театра абсурда, по справедливости должен считаться не Сэмюэль Беккет и не Эжен Ионеско, как это принято думать, а русский писатель Михаил Зощенко.

По части разрушения всех традиционных форм традиционного реалистического театра он, конечно, несколько отстал от своих западных коллег. Речь его героев хотя и бессвязна, порой алогична, но это все-таки более или менее осмысленная человеческая речь, а не принципиально лишенный всякого смысла поток сознания. И в носорогов или каких-нибудь других представителей животного мира зощенковские герои тоже не превращаются. Но но части абсурда этот «театр Зощенко» не уступит не то что Ионеско или Беккету, но и самому Кафке.

Тут, правда, надо сказать, что под словосочетанием «Театр абсурда Михаила Зощенко» я подразумеваю не только — и даже не столько — произведения Зощенко, предназначенные для сцены.

Как я уже говорил в предисловии к этому тому, пьесы Зощенко как раз не могут быть причислены к главным художественным достижениям писателя. Но одноактная комедия «Преступление и наказание» представляет тут некое исключение. В «Театре абсурда», каковым является весь художественный мир, созданный Михаилом Зощенко, — это одна из самых ярких его жемчужин.

Преступление и наказание

Комедия в одном действии

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Горбушкин, заведующий кооперативом

Жена Горбушкина

Брат жены

Бананов, перекупщик

Сосед

Неизвестный

Красноармеец

Ломовик

Квартира Горбушкина. Стол. Картины на стене. Висячая лампа под шелковым абажуром. Горбушкин с женой сидят за самоваром. Горбушкин просматривает газету.

1

Горбушкин(читая). Ого… Эва как… Футы, футы… Ишь ты, как…

Жена. Ну, чего еще?

Горбушкин(читает). Футы, футы… Ого, ого, ого… Ух ты, ух ты, ух ты.

Жена. Да говори ты толком — чего еще?

Горбушкин(читает). Ух ты… ух ты… М-да… Вот так да… Угу.

Жена. Ну, мне буквально дурно делается от твоего мычанья… Ну?

Горбушкин. Вот и ну — высшая мера наказания за расхищение народного имущества.

Жена. А ты-то при чем? Ты-то чего крякаешь?

Горбушкин. А я разве сказал, что я при чем? Дура какая. Вообще говорю: за расхищение — высшая мера.

Жена. А чего ты расхищаешь-то? Подумаешь! Раз в год какое-нибудь гнилье принесет и после этого газеты читать не может — ему высшая мера снится.

Горбушкин. Я вообще говорю. Вот. мол, говорю, — вышел революционный декрет.

Жена. Декрет! Другие заведующие несут, несут, несут — ставить некуда.

Горбушкин. А я не несу — я, по-вашему, розы нюхаю? Дура какая. А это что? А это чего? А на тебе чего? (Глядит в газету.)Ух ты, ух ты, ух ты…

Жена. Немного домой принес — в этом пороку нету. Другие на сторону продают и то без криков газеты читают…

Горбушкин. А сахар? Сахар-то я на сторону продал? (Опять смотрит в газету.) Ух ты, ух ты, ух ты.

В передней звонок. Разговор.

Жена. К нам кто-то пришедши.

Горбушкин. Кто ж это приперся с утра пораньше?

Уж не братец ли ваш, подлец? (Прячет сыр.)

Жена. Братец попозже собирался.