Михаил Задорнов

— Да. Но только в отношениях с вашими… в смысле с нашими! Кстати, должен сразу тебя предупредить, американцы нас не любят. Коренных русских любят, а эмигрантов нет. Видишь — улыбается? А глаза — смотри — ненавидят. Он тебя считает тоже эмигрантом. Знаешь, почему они нас терпеть не могут? Потому что только наш может прийти в этот ресторан и сказать: «Мне первые два дринка не надо, мне сразу третий». У наших, старик, оказалась такая соображалка, которая не снилась ни одному американцу. Те завидуют нашей смекалке.

Например, заметил, как здесь наливают вино? Дают сначала попробовать. Ты отпиваешь, потом еще раз отпиваешь, потом допиваешь и говоришь: «Нет, кисло — унесите». И они уносят. За счет фирмы. Д ля американцев это нормально. А наш тут же соображает: ага, можно переходить из ресторана в ресторан и говорить: «Кисло!» И к вечеру уже совсем не кисло будет! Здесь, в Штатах, я понял, что человек, объегоривший советскую власть, может без напряжения объегорить любую власть в мире! Мне порой кажется, что мышление людей сродни расположению улиц в тех городах, где они живут. Видишь, внизу Манхэттен? Стрит, стрит, стрит… Все параллельно. Авеню, авеню, авеню… Все перпендикулярно. Так и мышление у американцев — прямоугольное. А в наших городах? Переулок, канава, помойка, плакат, тупик… Тупик, плакат, канава, помойка, закоулок… Потому у нас мышление — закоулочно-канавочное. Впрочем, довольно о грустном. Давай лучше попробуем самое дорогое вино в этом ресторане.

— Гарсон, вот это вино, пожалуйста! — Юра указывает название вина в меню.

Заложив руку за спину, гарсон, заранее нас ненавидя. наливает мне в бокал вино на пробу. Я пробую, еще раз пробую… Допиваю! Как же хочется сказать: «Кисло! Унесите!» Гарсон смотрит на меня ненавидящими глазами над вынужденной улыбкой.

— Отличное вино! — говорю я. — Разлейте!

Его глаза добреют. Такого от русского «эмигранта» он не ожидал.

Очередная молния в очередной раз пролетает мимо нашего столика. Благодаря выпитым дринкам она уже не пугает нас. Наоборот, воспринимается как часть шоу за счет фирмы.

Юра учит меня есть японские суши палочками, а куриные крылышки ножом и вилкой. Я беру куриное крылышко левой рукой и интеллигентно насаживаю его на вилку, которую грациозно держу в правой руке. Гарсон разливает «некислое» вино. Мне кажется, что я уже все знаю, все умею и готов к предстоящим гастролям. Снизу мне хитро подмигивает разноцветными огнями сквозь клочки туч прямоугольный, как и мышление американцев, Манхэттен.

Потрясение княгини

Самым неожиданным для меня потрясением стало потрясение княгини Долгоруковой. В девичестве Апухтиной. Она уже в эмиграции вышла замуж за последнего из князей древнего рода Долгоруковых. Несмотря на возраст, у обоих до сих пор гордые спины и светлые глаза цвета аристократической голубой крови. Даже у националистов Прибалтики язык бы не повернулся назвать их мигрантами. В Америке никто не унижает национального достоинства. В Америке нет национальности, потому что там есть все остальное.

В двадцатом году еще совсем юными княгиня Апухтина и князь Долгоруков ушли со своими семьями на одном корабле с Врангелем из Севастополя.

— Вы знаете, Врангель был очень умным, интеллигентным человеком, — рассказывает княгиня Ирина Петровна. — А главное, очень порядочным. Я помню, как он собрал нас всех вместе с родителями перед отправлением из Севастополя и честно сказал: «Мы должны покинуть Россию. Я ничего вам не обещаю. Нас может не принять ни одна страна в мире. Но оставаться здесь никому не советую. От большевиков нельзя ждать ничего хорошего. Попробуем уйти в Турцию. А там как у кого сложится судьба».

Ирина Петровна чисто говорит по-русски. В ее речи нет слов: альтернатива, регион, подвести черту, поставить вопрос, регламент, консолидация с ротацией, не говоря уже о консенсусе. Она говорит на литературном русском, пушкинском языке. Нелепо представить себе, чтобы Пушкин консолидировался с Натали Гончаровой во имя деторождения и при этом имел альтернативный вариант в соседнем регионе.

Здесь, в Америке, благодаря эмиграции первой волны, сохранился русский язык, русская кухня, русская интеллигенция. Спасибо Врангелю!

— Ничего, русские еще возродятся, — успокаивает меня Ирина Петровна. — Мы с мужем очень болеем за Россию. И очень уважаем Горбачева… Нам кажется, что он выведет страну из разрухи. Очень хочется побывать в Москве. У мужа там особняк. Знаете, рядом с библиотекой Ленина. В нем теперь музей Карла Маркса. Это хорошо. Значит, ваши следят за нашим особняком Но муж неважно себя чувствует. Вряд ли он отважится на такое путешествие. А я все-таки соберусь. Хотя очень боязно. Мне кажется, что я уже не доживу до встречи с Россией или не переживу ее.

На следующий день после моего концерта Ирина Петровна позвонила в семь утра. Голос ее был необычайно взволнован.