Михаил Ульянов

— Я верю, искусство изменяет мир и улучшает людей, живущих в этом мире! Бетховен потрясает и тем очищает человека! Погрузившись в глаза Сикстинской Мадонны, ты видишь безбрежный мир, столь сложно прекрасный, столь близко понятный и в то же время так поражающе далёкий от тебя. Далёкий, но манящий. И ты не можешь оторвать глаз. А Достоевский!..

— Переделал мир?

— Он пронзает… Искусство тогда искусство, когда оно поражает, а не пересказывает давно известные истины и не жуёт мочало всем надоевших слов. Искусство должно потрясать! И тогда оно переделывает, улучшает мир. Пусть не весь — пусть даже одну в нём душу…

— В этом круизе я узнал, что я вас совсем не знаю, Михаил Александрович! И ваш Ричард — это что?

— Мой Ричард — ничтожен, труслив и коварен. Я много читал, думал… В театре меня критиковали за эту работу. Говорили, король Ричард Третий должен быть обаятельным, мягким, чуть ли не интеллигентным, чтобы привлечь людей, обмануть. Я отвечал, что вся его жизнь, смысл поступков не соответствуют такому характеру. Он может только прикидываться таким — мягким, любящим, сочувствующим. А он другой — он просто театр разыгрывает перед людьми.

— Но почему ему верят?

— В том-то и ужас, трагизм, подлость жизни: я, зритель, понимаю, что это дурной спектакль, розыгрыш, блеф, туфта, — а занавес этого «театра» закрыть не могу. И сижу смотрю. И аплодирую вместе со всеми. Сотворив себе кумира. Блистательный злодей, блистательный актёр… Помнишь монологи Ричарда, обращённые прямо к публике? Он похваляется: «Ну не молодец ли? Хороша работка?» И как бы делится сокровенным…

— Знаете, что рассказывал Максим Суханов, который играл вашего приспешника, немногословного убийцу, по вашим, Ричарда Третьего, приказам душившего и закалывавшего людей? Будто вы так заразительно играли, что, когда он пришёл после спектакля домой, ему хотелось продолжать выполнять ваши приказы. Притом не только убивать, но и оберегать вас, потому что не только злодейские краски в вашем Ричарде, но и щемящие, пронзительные.

— Правда? Максим талантливый парень… Та самая сцена с леди Анной у гроба её свёкра, убитого Ричардом. По-разному решали её в разных театрах в разные времена. Кто трактует как момент зарождения любви леди Анны к Ричарду в ответ на его влюблённость, кто — просто как женскую слабость, отчаяние, поиск опоры… А мы с режиссёром так мыслили: он насилует её тело и душу и она от этого ужаса готова на всё согласиться, даже на брак с ним. А ему важно сломить её. Он борется не за любовь, а за корону.

— Натуральная довольно-таки сцена. В вашем исполнении многие и не ожидали.

— Это почему?

— Помните, у вас на дне рождения Марина Неёлова рассказывала, как вы с ней снимались в телевизионном фильме и по сценарию должны были лечь в постель, но, сколько ни уговаривал режиссёр, наотрез отказались снять брюки? Галина Борисовна Волчек ещё подтрунивала, что Аллы Петровны опасаетесь.

— Кстати, смешной эпизод связан с этой сценой в «Ричарде». В Тбилиси я играл её в концерте вместе с замечательной грузинской актрисой Медеей Анджапаридзе. Она и говорит мне, ещё перед репетицией, со своим неповторимо обаятельным акцентом: «Только ложиться на меня нельзя: у нас это не принято».

— Вы так порой достоверно играете, что всё-таки не оставляет чувство, как бы вы ни отнекивались, что нечто подобное мучило, терзало и вас. Раздирали противоречия… а вы их в себе давили нещадно.

— Я актёр.

— Мой отец любит рассказывать, как писатели пришли к Сталину. И Фадеев якобы спросил, не пора ли взяться за эпохальный роман о тридцать седьмом годе. — Берытесь, таварищ Фадэев. Еслы чувствуэте сэбя Шекспиром. Любопытно, вы, сыгравший маршала Жукова, командовавшего Парадом Победы, в жизни Сталина видели? Сталинскую премию не он лично вам вручал?

— Не лично, конечно. А Жуков не командовал, он принимал Парад Победы. Сначала подразумевалось, что принимать будет сам Сталин. Сел он во время первой репетиции на лошадь, посидел, сказал: «Смешно»…

— Всё-таки с юмором был мужик.