Михаил Ульянов

«Мне недавно в Тбилиси замечательный писатель Чабуа Амирэджиби свой роман подарил, — сказал как-то Михаил Александрович. — „Дата Туташхиа“. Там есть глава о крысах. Попробуем?» — «Ну, если Дата Туташхиа!..» Мы поставили, согласно рецепту романиста, в подвале бочку со смазанными внутри подсолнечным маслом стенками, чтобы нельзя было выбраться, и с затянутым толстой фольгой верхом, на который наложили колбасы и сыра. Я ни на йоту не верил в это безнадёжное предприятие. Но — свершилось! Упала в бочку одна, за ней сразу две, три крысы… Я только успевал менять фольгу. Всего в нашей бочке оказалось 13 крыс. Прошла неделя. Узницы сидели в бочке. И смотрели оттуда. Приезжая на дачу даже поздно вечером после спектаклей, с охотничьим азартом Михаил Александрович теперь первым делом отправлялся в подвал. «Действительно, как в камере…» Через полторы недели от тринадцати осталось шесть крыс. Ещё через два дня — одна. Ударом кирзового сапога я опрокинул бочку. И вот что потрясло и Ульянова, и меня: последняя уцелевшая крыса, сожравшая всех своих товарок и товарищей по камере, выходить не желала!..

Сутки спустя во всём доме (думаю, и во всём посёлке) осталась лишь одна крыса — наш огромный крысодав, других не было: не возились по ночам, не носились, как прежде, в перекрытиях, не прогрызали стены, не забирались в холодильник… Потом ещё неделю я охотился за нашим крысодавом и всё-таки одержал верх: травленного-перетравленного, исколотого и изрезанного стёклами, я зарубил его, почти уже на меня бросившегося в подвале, топором. Лена, когда рассказал, прослезилась, да и мне вдруг жалковато его стало. Похоронили у забора. Ульянов приехал, от всей души, как говорила телеведущая Валентина Леонтьева, поздравил с победой. И потом образно-вдохновенно рассказывал Аджубею и другим мужикам в бане об этой эпопее. А в наш коттедж, стоявший на заднем дворе за гаражом, забралась от дождя соседская кошка: слава Богу, гильотина не сработала.

…Ассоциации с крысами, кошками вызваны были замысловатыми жутковатыми сказочными существами, вылепленными на фасаде собора Святого семейства, творения Гауди. И ещё более причудливые ассоциации возникли в связи с творчеством великого каталонца [8]— со спектаклем «Принцесса Турандот», поставленным Вахтанговым в 1922-м, примерно в то же время, когда творил Гауди, и возрождённым спустя почти полвека. С бесшабашной — неудержимой — беспредельной — многогранной — многоликой игрой Николая Гриценко, Юрия Яковлева, и особенно Михаила Ульянова в роли Бригеллы…

Нет, он не строил, думал я, стоя перед собором, в крипте которого Гауди погребён. Нет, ему не знакомы были муки творчества. Он с наслаждением играл в песке на берегу моря, как ребёнок. Как Моцарт. Как Бог.

— …Собор Святого семейства, — рассказывала экскурсоводша, — называемый и храмом Отпущения грехов, — главное произведение Гауди. Его «опера магна». Началось строительство в 1882 году на народные пожертвования и неоднократно прекращалось из-за отсутствия денег. Сам Гауди отдавал на его строительство всё, что было, а зарабатывал он немало, особенно после того, как его дом Кальвет был признан лучшим зданием 1900 года и со всего мира посыпались заказы. Гауди работал лишь в Барселоне и брался за то, что могло послужить его храму средствами или в качестве эскиза, макета. Закончить храм при жизни он не надеялся. Он уже в начале строительства, ещё молодым человеком, говорил, что это дело трёх поколений, но свою «апостолическую миссию» он постарается выполнить до конца.

Скончался Антонио Гауди 7 июня 1926 года в возрасте семидесяти четырёх лет. Погружённый в свои мысли, он шёл на работу и по дороге к храму попал под трамвай, первый в Барселоне, торжественно пущенный в тот день. Долго не могли установить личность погибшего. Думали, что какой-то нищий.

— В середине XX века историк и философ Лев Гумилёв, безусловно, причислил бы Антонио Гауди к пассионариям, от французского passionили passio— страсть, страдание, — закончила экскурсовод, глядя на Ульянова. — Вы меня не помните, Михаил Александрович? — спросила без всякого перехода, будто не об архитекторе Гауди всё это время рассказывала, а об артисте Ульянове. — Вы в Одессе на нашей киностудии снимались, у нас в институте выступали. Не помните?

— Почему же… помню… — ответил Ульянов, озираясь по сторонам.

— Не помните, конечно! У вас таких встреч были миллионы! Да и давно это было, в семидесятых. Я у вас спросила… Вы любимый мой актёр советский…

— Спасибо вам.

— Я очень вам верила.

— А теперь, выходит…

— Нет, что вы — и сейчас верю! «Тема» Глеба Панфилова, «Без свидетелей» Никиты Михалкова, «Частная жизнь» Юрия Райзмана, в которых вы главные роли играете, — прекрасные, честные фильмы!.. А тогда я посоветоваться подошла, потому что мучилась, уезжать или… А вы… Извините, не думала не гадала, что ещё раз увижу вас вот так близко…

— И что я?