Михаил Тверской

В ту пору каждый уважающий себя русский князь имел своих доброхотов и осведомителей в Орде. Это могли быть купцы и священники, разного рода мастера и даже люди из близкого окружения хана. Через них Михаил узнал о кознях Юрия и Кавгадыя. Его охватили дурные предчувствия. Он знал, что жестокие расправы с провинившимися вассалами были важной частью ордынского господства. Долгое время прожив в Орде, он видел немало публичных казней. Но казни русских князей случались нечасто. О таких расправах Михаил Ярославич мог знать главным образом из летописей.

Истязание

Наиболее известным примером такого рода была участь Михаила Всеволодовича Черниговского, казнённого в Орде по приказу Батыя в 1246 году. Князя убивали медленно и мучительно. Посланцы хана «растягоша и за руце и за нозе, и начата бита по сердцу, и по сём повергоша ниць его на землю и бьяхут и пятами. И сему же на долзе бывшу, некто же, бывый христьянин преже, по том же отвержеся веры Христовы, и бысть поган именем Доман. Сей законопреступник огорчився зле, и отреза ножем главу святому мученику и великому князю Михаилу и отверже ю прочь от тела» (27, 138). В том, что последний удар ножом нанёс князю некий вероотступник по имени Доман, вероятно, был какой-то сокровенный сакральный смысл. Обезглавленное тело убитого князя было брошено на съедение бродячим собакам...

Михаил Ярославич слышал рассказы стариков и о страшной гибели в Орде в 1270 году рязанского князя Романа Ольговича. Рассердившись на князя за какую-то подлинную или мнимую провинность, хан Менгу-Тимур приказал подвергнуть его жестокой казни. В летописи Михаил Тверской мог отыскать описание этой расправы:

«В лето 6778 убьен бысть от поганых татар Роман, князь великии Олговичь Рязаньскии, и бысть сице убьение его: еже заткаша уста его убрусом и начата его резати по съставом и метати разно, и яко остася труп един, они же одраша кожу от главы его и на копие взоткнуша главу его» (35, 330).

Казнь с обезглавливанием, с отсечением рук и ног приговорённого и оставление тела без достойного похоронного обряда были известны ещё в Древнем Риме. Но для христианина, ожидавшего воскрешения из мёртвых на Страшном суде, отсутствие погребённого в земле мёртвого тела создавало угрозу бессмертию души. Определяя наиболее жестокий и позорный вид казни, ордынцы, вероятно, учитывали и это обстоятельство. Наконец, замысловатый способ умерщвления приговорённого русского князя отражал традиционные религиозные представления и ритуалы монгольского общества (77, 327).

Выбор

Итак, Михаил Ярославич вполне осознавал тот риск, на который он шёл, отправляясь в Орду, и тот страшный конец, который ожидал его в случае осуждения на ханском суде. Чувство самосохранения, присущее всем людям, толкало его к бегству в недосягаемые для ордынцев края. Русским князьям не раз случалось пережидать ханский гнев за рубежом. Даниил Галицкий во время Батыева нашествия находился в Польше. Брат Александра Невского Андрей Суздальский несколько лет провёл в Швеции. Его примеру последовал и сын Александра Невского Дмитрий Переяславский. Наконец, совсем рядом с Тверью, за Ржевом, начиналась Литва, где татары не могли настичь беглеца. Словом, путей для бегства было достаточно...

Однако, прежде чем вскочить в седло и погнать своего коня по тропе неповиновения, Михаил Тверской вновь и вновь просчитывал возможные последствия. Князь понимал, что в случае его бегства судьба его жены и сыновей, его верных бояр, наконец — его княжества будет плачевной. Его побег будет служить для хана неоспоримым свидетельством его вины. Не имея возможности наказать его, хан обрушит свой гнев на Тверское княжество.

Жизнь поставила Михаила Тверского перед жестоким выбором. За упоительный миг свободы на Бортеневском поле ему надлежало заплатить своей жизнью либо жизнью многих и многих людей. И выбор, который сделал князь Михаил Ярославич, свидетельствует о том, что ордынское иго не до конца истребило в русском правящем слое такие понятия, как доблесть и честь...

«Ценность и достоинство человека, — говорит философ, — заключены в его сердце и в его воле; именно здесь — основа его подлинной чести. Доблесть есть сила не наших рук или ног, но мужества и души; она зависит от качеств не нашего коня или оружия, но только от наших собственных. Тот, кто пал, не изменив своему мужеству, даже поверженным наземь продолжает сражаться, тот, кто перед лицом грозящей ему смерти не утрачивает способности владеть собой, тот, кто, испуская последнее дыхание, смотрит на своего врага твёрдым и презрительным взглядом, — тот сражён, но не побеждён» (93, 198).