Михаил Тухачевский: жизнь и смерть «красного маршала»

Но еще более веселой выглядит версия самого Шелленберга. Если Гейдрих получил три миллиона не «деревянных», а золотых рублей, значит, выплата должна была производиться в валюте или золоте. А теперь представьте себе советских граждан, расплачивающихся в 1937 году в Москве, Ленинграде или Киеве немецкими марками, британскими фунтами или американскими долларами, да еще в крупных купюрах! Если подобная идея и посетила бы какого-нибудь сумасшедшего, на свободе бы он оставался ровно столько, сколько бы потребовалось, чтобы сообщить о происшествии ближайшему милиционеру. Переписывать номера банкнот или метить их особой краской не было никакой нужды, поскольку свободное хождение валюты и так было запрещено. Шелленберг, проведший в России немало разведывательных операций, не мог не знать этого. Ляп с тремя миллионами, скорее всего, остался в тексте книги потому, что смерть не позволила Шелленбергу завершить работу над мемуарами и, в частности, отредактировать их. Хёттль же достаточно бездумно списал занимательный эпизод с тремя миллионами и тремя агентами, из-за них провалившимися (опять сакраментальное число три, столь дорогое человеческому разуму). И еще, по своему усмотрению, оснастил процесс над Тухачевским рядом взятых из головы подробностей, у Шелленберга, слава Богу, отсутствующих.

Хёттль заставил Ворошилова произносить речь на суде, а Вышинского требовать подсудимым смертной казни, хотя ни тот, ни другой даже не присутствовали в зале, где проходил процесс по делу о «военно-фашистском заговоре». Возможно, до отставного разведчика докатились слухи о выступлении Ворошилова на Военном Совете, и он ошибочно решил, что Климент Ефремович держал речь на самом судебном процессе. Саму дату суда Хёттль сдвинул на день — на 10 июня, посчитав, видно, что сообщение в «Правде» должно было появиться, как это было обычно, на следующий день после суда.

Автор «Секретного фронта» без всякого смущения позаимствовал из неопубликованной рукописи Шелленберга весь эпизод с Тухачевским. О том, что они встречались после освобождения Шелленберга из тюрьмы в 1949 году, Хёттль прямо намекает в своей книге: «Шелленберг, бывший глава немецких разведывательных служб, был очень больным человеком, и вынесенный ему приговор (к 6-летнему тюремному заключению за военные преступления. — Б. С.) имел больше символическое значение. Его поместили в госпиталь и выпустили на свободу задолго до окончания срока приговора. По приглашению командующего швейцарской армией генерала Гвисана, или его начальника разведки во время войны полковника Массона, Шелленберг отправился в Швейцарию, а потом в Испанию. Там он пытался установить связь со своими бывшими коллегами, находившимися в значительно более лучших финансовых условиях, чем он сам, но не нашел здесь опоры и отправился в Италию, где начал писать мемуары по заказу одного швейцарского издательства. Издательского аванса хватало Шелленбергу только на жизнь, но не на медицинское лечение. Летом 1952 года случился рецидив его заболевания, и Шелленберг умер после операции, проведенной то ли неудачно, то ли слишком поздно» (в действительности Шелленберг умер от рака печени после проведенной с большим опозданием хирургической операции в марте 52-го; причиной роковой затяжки, однако, послужило не безденежье Шелленберга, а его страх перед скальпелем). Трудно сомневаться, что одним из посетивших бывшего начальника 6-го отдела РСХА (а после смещения Канариса в феврале 44-го — и всех германских разведывательных служб) коллег и был сам Хёттль, сумевший каким-то образом ознакомиться с главой его мемуаров о Тухачевском (а быть может, и скопировать ее). Не случайно Хёттль начал писать соответствующий раздел своего труда еще в 52-м, поскольку говорит там о Сталине как о здравствующем человеке. Скорее всего, узнав о смерти Шелленберга (не ранее лета того же года), Хёттль решился позаимствовать у покойника столь выигрышный эпизод, надеясь, что в обозримом будущем мемуары Шелленберга не увидят свет, и вовсе не рассчитывая, что читателям придется сличать оба текста.