Михаил Строгов

Вокруг, вплоть до задних планов этого широкого плато, на крутых склонах, которые ниже омывала Томь, гомонила разноязыкая толпа, собравшая представителей всех народностей Центральной Азии. Были тут и рыжебородые, сероглазые узбеки с высокими малахаями из шкуры черного барана и в «архалуках» — коротких кафтанах татарского покроя. Толклись туркмены, одетые в национальный костюм — яркие широкие шаровары, куртку и плащ из верблюжьей ткани, рыжую шапку в форме конуса или раструба, который дополняли высокие русские кожаные сапоги и кривой тесак или нож, на узком ремешке висевший у пояса. Всюду, рядом с их хозяевами, можно было видеть и туркменских женщин, удлинявших косы шнурками из козьей шерсти, в кофтах с открытым воротом под «джубой» (шубкой) в синюю, красную и зеленую полоску; ноги их сверху вниз до кожаных сандалий были перевязаны крест-накрест цветными ленточками. И здесь же — словно на клич эмира сошлись все народности, живущие по русско-китайской границе, — можно было встретить маньчжуров с выбритым лбом и висками, с заплетенными в косицы волосами, в длинных халатах и шелковых, перехваченных поясом рубахах, в круглых тюбетейках из вишневого сатина с черной кромкой и рыжей бахромой; а рядом с ними — замечательные типы женщин Маньчжурии, чьи головки кокетливо обвивали искусственные цветы, державшиеся на золотых шпильках, и бабочки, нежно льнувшие к черным волосам. И наконец, эту толпу приглашенных на татарский праздник дополняли монголы, бухарцы [85], персы и туркестанские китайцы.

Отсутствовали на приеме у захватчиков лишь жители Сибири. Те, кто не смог бежать, закрылись в своих домах, страшась грабежей, которые Феофар-хан мог объявить и тем достойно завершить торжественную церемонию.

Эмир соблаговолил появиться на площади только в четыре часа, под гром фанфар, треск тамтамов и залпы мушкетов и пушек.

Феофар восседал на своем любимом коне, чью холку украшал султан из бриллиантов. Сам эмир был по-прежнему облачен в военный костюм. Слева и справа выступали ханы Коканда и Кундуза и их высокие сановники, за ними следовал весь его многочисленный штаб.

На площади появилась первая из жен Феофара — королева, если позволительно так называть султанш бухарских государств. Впрочем — королева или рабыня, — персианка была изумительно красива. В нарушение магометанского обычая и явно по капризу эмира лицо ее было открыто. Волосы, разделенные на четыре косы, нежно касались ослепительно белых плеч, которые едва прикрывала шелковая, расшитая золотом накидка, прикрепленная сзади к островерхой шапочке, усыпанной бриллиантами самого высокого достоинства. Из-под юбки синего шелка с широкими темными полосами ниспадали на ноги «зирджамэ» [86] из шелковой дымки, а грудь мягко облегала «пирахан» [87] — кофта из той же ткани, изящным вырезом открывавшая шею. При этом вся она, с головы до самых ног, обутых в персидские туфли, была столь обильно усыпана драгоценностями — золотыми туманами [88], нанизанными на серебряные нити, четками из бирюзы, камнями «фирузе» из знаменитых рудников Эльбурса [89], ожерельями из сердоликов [90], агатов, изумрудов, опалов и сапфиров, что ее корсаж и юбка казались целиком сотканными из драгоценных каменьев. Что касается тысяч алмазов, сверкавших на ее шее, руках, запястьях, поясе и ногах, то миллионов рублей не хватило бы, чтобы покрыть их стоимость, а яркость блеска создавала впечатление, будто в центре каждого из них под сильным током пылала вольтова дуга, сотканная из солнечного света.

Эмир и ханы спешились, как и сановники, сопровождавшие их. Все уселись под роскошным шатром, раскинутым в центре первой площадки. Перед шатром на священном столике лежал, как всегда, Коран.

Первый заместитель Феофара не заставил себя ждать, и около пяти часов оглушительные фанфары возвестили о его прибытии.

Иван Огарев — «Меченый», как его уже прозвали из-за шрама, наискось пересекавшего лицо, одетый на этот раз в форму татарского офицера, подъехал к шатру эмира. Его сопровождала часть солдат из лагеря Забедьево, которые затем выстроились по краю площади, оставив лишь место для зрелищ.

Иван Огарев представил эмиру своих главных офицеров, и Феофар-хан, не изменяя той холодности, что составляла суть его достоинства, принял их так, что они остались довольны.

Во всяком случае, именно так истолковали это событие Гарри Блаунт и Альсид Жоливэ, двое неразлучных, которые отныне объединили свои усилия для охоты за новостями. Покинув Забедьево, они быстро достигли Томска. Их продуманный план состоял в том, чтобы незаметно оторваться от татар, присоединиться как можно раньше к какому-нибудь русскому корпусу и, если удастся, направиться вместе с ним к Иркутску. Все, что они повидали на захваченной земле — пожары, грабежи, убийства, — потрясло их до глубины души, и они спешили оказаться в рядах сибирской армии.