Михаил Орлов

Задача эта была не из лёгких, ибо проигравшая сторона обычно проявляет особенную щепетильность, имеет обыкновение во всём подозревать ущемление своих прав. Вновь, как это было в Париже, начался подсчёт выгод и преимуществ сторон, рассуждения об общем ходе кампании и, разумеется, требование уступок. Орлов даже осунулся, он чувствовал крайнее утомление и со сладкой ностальгической печалью вспоминал свою боевую, а в особенности — партизанскую жизнь, вдали от императоров и высокопоставленных личностей.

Но всё в конце концов утряслось.

В соответствии с заключённым договором Наполеон, так же как и его супруга, императрица Мария-Луиза, сохраняли свои титулы, но лишались реальной власти и ни они, ни их наследники не могли претендовать на французскую корону. Во владение низвергнутому императору в качестве суверенного государства передавался остров Эльба, площадью 223 квадратных километра, отошедший к Франции в «эпоху Наполеона», в 1802 году. И этот клочок суши — тому, «кому весь мир был тесен»! Наполеону разрешено было даже иметь свои «войска» — не более 400 человек личной охраны… То есть всего лишь один батальон для того, кто руководил армиями!

Против такого решения судьбы Наполеона горячо выступали англичане: им не нравилось, что «узурпатор» сохраняет императорский титул, а близость острова Эльбы к берегам Франции откровенно пугала. Как мы теперь уже знаем, англичане оказались правы. Но это станет ясно несколько позже…

Хотя перед русскими героями распахнулись двери лучших парижских салонов, а жизнь ещё представлялась сплошным победным торжеством, гвардейские офицеры уже почувствовали, что в политике государя происходит некий поворот и даже, кажется, возвращаются старые «павловские» традиции. Служба в Париже пошла тем же порядком, что была в Петербурге: разводы и караулы, парады, смотры, учения. Гвардия вновь стала обучаться тому, что совершенно не нужно на войне… Недавнюю атмосферу демократизма и подлинного боевого товарищества сменяли придирки и излишние строгости.

На одном из парадов Константин Павлович, глядя на не совсем ровный строй, с раздражением воскликнул: «Эти люди только и умеют, что воевать!»

Нижние чины, однако, ещё верили в то, что русской армии и российскому народу сполна воздастся за героизм и терпение. Ждали воли для мужиков, верили, что будет сокращён срок солдатской службы. Офицеры-дворяне были настроены куда более скептически, нежели их подчинённые. Свободное от службы время они проводили в горячих спорах о судьбах Франции и Европы, о политическом устройстве России и реформах, давно обещаемых Александром I. Пребывание в Париже на многое открыло глаза молодым гвардейским офицерам, позволило немало чего узнать и понять.

Михаил Орлов, хотя и был генералом, но человек молодой — ему только исполнилось 26 лет, — увлёкся здесь так называемой «ланкастерской системой обучения». Авторитетный энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона так трактует это понятие: «Метод взаимного обучения, изобретённый англиканским священником Андрю Беллем (1753–1832) и педагогом Иосифом Ланкастером (1778–1838). Состоял в том, что более знающие ученики обучали под руководством учителя своих более слабых товарищей…» (Эта информация нам ещё пригодится.) Орлов даже вступил в члены французского «Общества начального обучения», надеясь применить «ланкастерову», как это говорили тогда русские, систему в своём Отечестве…

* * *

Впрочем, пребывание Михаила в Париже было недолгим — вскоре по возвращении из Фонтенбло он получил новое дипломатическое поручение: отправиться в Копенгаген «для решения норвежского вопроса».

«В апреле двенадцатого года, в городе Або, я пообещал правителю Швеции Карлу-Иоанну своё содействие в приобретении шведской короной Норвегии, — объяснил Орлову суть вопроса Александр I. — За это Карл-Иоанн гарантировал нам поддержку в борьбе с Наполеоном».

Как известно, благодаря усилиям своего воинственного короля Карла XII[125] — этакого «Наполеона осьмнадцатого столетия», не менее амбициозного, но гораздо менее удачливого, — Швеция из первостепенного государства превратилась в некую европейскую провинцию. Пожалуй, амбиции — это единственное, что смогли унаследовать преемники Карла XII. Не углубляясь во все хитросплетения шведской политики начала XIX столетия, скажем только, что принявший в 1796 году всю полноту королевской власти восемнадцатилетний Густав IV Адольф успел до 1809 года, времени своего свержения, отдать французам Померанию, русским — Финляндию и повоевать одновременно со всеми своими соседями. Потом он был низложен и изгнан из страны, а на престол вступил его дядя — герцог Зюдерманландский, наречённый Карлом XIII. Он сумел частично улучшить положение Шведского государства, и тут во всей остроте встал вопрос престолонаследия: новый король был человек немолодой и бездетный. Опять-таки долго рассказывать обо всех перипетиях, но так получилось, что наследным принцем был избран князь Понте-Корво, он же — маршал Франции Жан Бернадот.