Михаил Орлов

А далее — загадка. Некоторые мемуаристы утверждают, что Михаил тогда же получил чин штабс-ротмистра, однако в его формулярном списке указано, что 2 декабря 1812 года он «За точное и успешное исполнение данного ему поручения произведён из поручиков в ротмистры»^{130}. Но по правилам вообще-то из поручиков производили в штабс-ротмистры, а ротмистр был следующим после того чином… Так что вполне возможно, что производство в чин штабс-ротмистра не то не было своевременно зафиксировано, почему и в официальных бумагах Михаил продолжал числиться поручиком, не то попросту его забыли произвести — а потому потом и записали его производство таким вот эффектным манером. Всё равно значения это уже никакого не имело, ибо составлялся данный «Формулярный список» тогда, когда Орлов был генералом…

…Вот так блистательно началась для Михаила Орлова Отечественная война. Но кто бы знал, что всего лишь десять лет спустя имя его фактически исчезнет со страниц её истории! Забудут даже о том, как и зачем поручик Орлов в первый раз ездил во французский тыл, как щедро он был награждён за это государем. Понятно, что сам Александр Дмитриевич Балашов в своих мемуарах, написанных в 1836 году, не стал упоминать опального генерала Орлова — даже, казалось бы, всезнающий по 1812 году граф Толстой и тот писал так: «Выехав в ночь с 13-го на 14-е июня, Балашов, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана»^{131}.

А ведь министр полиции генерал Балашов всего-то и делал, что осуществлял, так скажем, «оперативное прикрытие» разведчика поручика Орлова. Но именно этой своей поездкой он и вошёл в историю — ведь кто, кроме узких специалистов, сегодня может рассказать об Александре Дмитриевиче Балашове хоть что-нибудь ещё?

Глава шестая. «ОГНИ ВРАГОВ, ИХ ЧУЖДОЕ ВЗЫВАНИЕ…»

И вновь — дневниковые записи прапорщика Дурново, картинки того самого времени:

«[6 июля] …Вечером мы получили известия, повергшие нас в уныние. Император, повидавшись с министром Барклаем, принял решение покинуть армию. Он отправился в путь ночью и увёз с собой князя Волконского. Мы получили приказ от его сиятельства отправиться в Великие Луки и ожидать новых распоряжений. Это поистине прискорбно. Что делать? Надо слушаться своего начальника…

[8 июля] Мы покинули армию. Прощайте, мои мечты о славе, о битвах, о чинах, орденах и т. д. — мы возвращаемся домой. Нас возглавляет полковник Селявин[90]. Мои товарищи по несчастью — Орлов, Сулима, Сазонов, Ватутин и Вешняков. По приказу князя мы отправились в Великие Луки…»^{132}

Вот так вдруг Михаил Орлов оказался вне войны — причём в то самое время, когда на главном направлении начались бои. 9 июля, близ Могилёва, казаки полковника Сысоева вдребезги разбили французский 3-й конноегерский полк, взяв пленными 9 офицеров и 206 нижних чинов; 11 июля корпус генерала Раевского дрался у Салтановки и Дашковки; 12-го числа корпус генерала Остермана-Толстого опрокинул и погнал французский авангард у Островно; 13-го опять дрались у Островно, и в этом бою был убит первый в ту войну русский генерал — командир пехотной бригады генерал-майор Окулов. (Всего же в 1812 году будет убито или умрёт от ран 16 генералов, в 1813-м — 22, в 1814 году — 10.) Весь день 14 июля арьергард генерала Коновницына сдерживал авангард маршала Мюрата при селе Какувячине; 15-го арьергард 1-й Западной армии дрался при реке Лучессе; 16-го отряд генерал-майора графа Палена разбил при Агапоновщине авангард французской кавалерии…^{133}

Ни дня не проходило спокойно. И в то же самое время Николай Дурново записывал в дневнике:

«[17 июля] Ничего не прояснилось в нашем положении. Мы остаёмся в Великих Луках в ожидании приказа князя Волконского, которого всё ещё нет. Мы предпочитаем, чтобы наша участь была бы решена побыстрее. Нет ничего более унылого, чем пребывать в неопределённости»^{134}.

Однако на следующий день Михаил Орлов получил приказ возвращаться к армии. Притом почти все прочие офицеры, кроме остающихся с повозками, должны были следовать в Москву…

* * *

Русская армия отступала, отражая наседавших французов в ожесточённых ежедневных арьергардных боях, но избегая генерального сражения, гибельного для её разрозненных сил. Все попытки противника его навязать оказались бесплодными… Даже у Наполеона, всегда увлекавшегося своими прожектами, возникло ощущение, что почва начинает уходить из-под ног. Война, не похожая ни на одну из бывших ранее, грозила затянуться на неопределённый период. La Grande Arm'ee всё дальше уходила от своих баз, от своей территории и, пропорционально увеличению этой дистанции, в ней падала дисциплина, происходило разложение сил, ещё недавно единой мощной волной вторгшихся на российские просторы.

Вот что написал в мемуарах один из ближайших к Наполеону людей — генерал граф Арман де Коленкур, в посольском особняке которого кавалергардские офицеры не так давно били зеркальные окна: