Михаил Орлов

Есть у нас и другие, пусть и отрывочные, свидетельства о жизни Михаила Орлова в тот период. Вот что писал в своих «Записках» генерал-лейтенант и, в прошлом, декабрист Александр Муравьёв[74], бывший в те самые времена подпоручиком Свиты по квартирмейстерской части:

«Очень коротко познакомился я с живущим от меня недалеко в кавалергардских казармах поручиком того же полка Михаилом Фёдоровичем Орловым, человеком весьма ловким и достойнейшим, великолепной наружности и большого образования, начитанности и красноречия. Он был воспитанник известного Abbe Nicole. Часто ходил я к нему беседовать и фехтовать, и мы на эспадронах бились до синих пятен. Орлов был силы необыкновенной, не только физической, но и умственной. Мы часто встречались с ним в разных случаях нашей жизни, и он всегда оправдывал в глазах моих то высокое мнение, которое я о нём себе составил»^{102}.

А в общем, энергия била через край, отношения с Францией, недавним другом и союзником, разлаживались, все ждали войну — и в шалостях, проказах и поединках был хоть какой-то выход.

* * *

В двух словах международную обстановку можно описать так:

«Эрфуртское свидание 1808 года явилось апогеем дружбы двух Императоров. Вскоре после него эта дружба стала идти на убыль, и с 1810 года от ношения между Александром и Наполеоном совершенно испортились.

Примкнув к “континентальной системе”, Император Александр наложил на Россию совершенно непосильные для неё и невыполнимые обязательства. Рубль обесценился на три четверти, и экономическую жизнь страны разбил бы полный паралич, если бы торговля с Англией, вопреки всем договорам с Наполеоном, не поддерживалась бы, правда, в минимальных размерах. А это обстоятельство давало Императору Французов повод жаловаться на неискренность и фальшь своего эрфуртского союзника»^{103}.

К этому ещё можно добавить известное властолюбие императора Наполеона и его стремление к мировому господству.

Впрочем, не нужно считать, что Александр I изначально принял на себя роль жертвы, с фатальной неизбежностью ожидавшей наполеоновского нападения.

«Первоначальные планы войны Императора Александра были наступательные: Государь сначала предполагал двинуть в пределы герцогства Варшавского 200-тысячную армию и, провозгласив восстановление Польши, объявить себя королём Польским. При этом Государь отдавал Польше русские губернии по Двине, Березине и Днепру.

Для приобретения согласия Австрии на уступку Галиции восстановленной Польше Император Александр предлагал Австрии Молдавию (до р. Серет), Валахию и Сербию. Австрия отказалась.

Государь вступил в переписку с Чарторыйским; результатом этих переговоров было убеждение, что на поляков нельзя рассчитывать, что они предаются мечтаниям о восстановлении Польши Наполеоном, а потому при столкновении с последним встанут на его сторону. Затем Государь предложил союз Фридриху-Вильгельму, но последний упал духом до последней крайности и предпочитал обратиться в вассала Наполеона, чем рисковать чем-либо.

Наступательные планы были оставлены; решено было готовиться к войне, но выжидать события. Опыт наших войн с Наполеоном и характер действий Наполеона (выхватывание почина действий, быстрота маршей и стремление решительным боем окончить кампанию) приводили всех русских главнокомандующих (Кутузова, Каменского и Беннигсена) к одному и тому же выводу, выводу, как бы основанному на афоризме самого же Наполеона: “На войне не делать того, чего желает противник, по той единственной причине, что он того желает”»^{104}.

Забавно, но некоторые современные историки подают эту информацию как собственное сенсационное открытие и чуть ли не разоблачение «агрессивной сущности» политики императора Александра I. Но, как видим, всё это, во-первых, давно известно; а во-вторых, раз война была неизбежной — то к ней и готовились, рассматривая все возможные варианты её хода и развития.

Разумеется, подготовка осуществлялась не только на уровне планов.

«Император Александр I предпринимает целый ряд мер, обеспечивавших Россию от внезапного и безнаказанного вторжения неприятеля в русские пределы. Поэтому 1810-й и 1811-й года являются временем лихорадочной деятельности в сфере увеличения и преобразования Русских вооружённых сил. Реформы следуют за реформами: армейская пехота усилена 23 полками, причём совершенно вновь сформирована 27-я пехотная дивизия; 52 гарнизонных батальона преобразованы в 13 линейных полков; полевая артиллерия усилена значительным числом новых рот; к гвардейской кавалерии добавлена вновь сформированная лейб-гвардии Черноморская сотня и, наконец, гвардейская пехота усилена переформированием лейб-гвардии Финляндского батальона в трёхбатальонный полк и сформированием нового гвардейского полка, получившего права и преимущества старой гвардии и наименованного лейб-гвардии Литовским.

Увеличение численности гвардейских частей объясняется желанием императора Александра I довести свою гвардию до такого состояния, при котором она могла бы соперничать со знаменитой гвардией Наполеона»^{105}.