Михаил Ломоносов

Несытая алчба имения и власти,
К какой ты крайности род смертных привела?
Которой ты в сердцах не возбудила страсти?
И коего на нас не устремила зла?
С тобою возросли и зависть и коварство;
Твое исчадие кровавая война!
Которое от ней не стонет государство?
Которая от ней не потряслась страна?
Где были созданы всходящи к небу храмы
И стены, труд веков и многих тысяч пот,
Там видны лишь одни развалины и ямы,
При коих тучную имеет паству скот.
О коль мучительна родителям разлука,
Когда дают детей, чтобы пролить их кровь!

О коль разительна и нестерпима мука,
Когда военный шум смущает двух любовь!

Большого успеха трагедия не имела, хотя была дважды разыграна кадетами Сухопутного шляхетского корпуса. Другая его трагедия «Демосфонт» — из времен Античности — не была поставлена.

В 1751 году Ломоносову был дан чин коллежского советника с годовым жалованьем 1200 рублей. Он был возведен в дворянство. С этого времени, как полагал Григорий Шторм, он сделался заносчивым: «Его грубость и раздражительность привели к тому, что отношения с Шумахером окончательно испортились… Он почувствовал силу и поднял голову».

Вообще-то и прежде отношения Ломоносова и Шумахера не были безоблачны, и не грубость академика тому виной. Писатель Г. Шторм в своей интересной и достаточно информативной книге о Ломоносове старался показать его образ без «хрестоматийного глянца», говоря словами Владимира Маяковского. Стремление похвальное. Кому не ясно, что Михаил Васильевич не был ангелом во плоти. Но голову он всегда держал высоко, и грубостью особой он не отличался (если только его не оскорбляли).

Нравы тех времен по отношению к низшим чинам были суровы, а то и безобразны. Например, академического переводчика Кондратовича Сумароков бил «в голову, и по щекам и бранил непотребными и ругательными словами, чем его обесчестил и изувечил». Правда, Ломоносов назвал этого переводчика, составившего огромный по объему русский лексикон, дураком. Но, возможно, для этого были веские основания.

Г. Шторм сочувственно привел слова Шумахера: «Я великую прошибку сделал, что допустил Ломоносова в профессоры». Так мог сказать только подлец. Не академики, а он, полузнайка, имел возможность оттягивать назначение выдающегося ученого или вовсе закрыть ему путь в науку — таков был руководитель академической канцелярии. Выходит, что в своих решениях он исходил в первую очередь из личных интересов.

В этом, как во многих других отношениях, Ломоносов был его антиподом. Он выполнял колоссальную работу, и когда видел помехи своей деятельности во имя науки и во славу России, то порой шел напролом. Хотя приходилось ему проявлять тонкость в обращении к вельможе-меценату, если требовалось испросить у него разрешения… проводить трудоемкие химические опыты.

Он пишет 4 января 1753 года графу И.И. Шувалову, оправдывая неспешную, обстоятельную свою работу над историей России: «Я бы от всего сердца желал иметь такие силы, чтобы оное великое дело совершением своим скоро могло охоту всех удовольствовать: однако оно само собою такого есть свойства, что требует времени… И, читая от Вашего превосходительства ко мне писанные похвалы, которые мое достоинство далече превосходят, благодарю от всего сердца… Могу Вас, милостивого государя, уверить в том заподлинно. Что первый том в нынешнем году с Божиею помощию совершить уповаю. Что же до других моих, в физике и в химии, упражнений касается, чтобы их вовсе покинуть, то нет в том ни нужды, ни возможности.

Всяк человек требует себе от трудов упокоения: для того оставив настоящее дело, ищет себе с гостьми или с домашними препровождения времени, картами, шашками и другими забавами, а иные и табачным дымом; от чего я уже давно отказался, затем что не нашел в них ничего кроме скуки. Итак, уповаю, что и мне на успокоение от трудов, которые я на собрание и на сочинение российской истории и на украшения российского слова полагаю, позволено будет в день несколько часов времени, чтобы их вместо бильяру употребить на физические и химические опыты, которые мне не токмо отменою материи вместо забавы вместо забавы, но и движением вместо лекарства служить имеют и сверх сего пользу и честь Отечеству, конечно, принести могут едва меньше ли первой».

Отдых для него — смена занятий.